«Я пытаюсь делать все максимально искренне»
Легендарный музыкант Дельфин обсудил с главным редактором «Правил жизни» Трифоном Бебутовым свой новый сингл, оперную музыку, прелесть студийной аппаратуры 1970-х и момент, когда пора прочесть «Анну Каренину».
Трифон Бебутов: Среди ваших слушателей есть люди, буквально выросшие вместе с вами. А есть те, кто слушает вас недавно. Вы ощущаете принципиальную разницу этих поколений?
Андрей Лысиков: Сложно сказать. У меня нет прямого фидбэка от слушателей. Я просто рад, что это до сих пор кому-то нужно. Классно, что люди приходят на концерты, и у меня появляются силы делать что-то новое. Но как именно меня воспринимает молодое поколение – мне сложно сказать.
Трифон: То есть вы не пытаетесь адаптировать свою музыку для молодых людей, которые начали слушать вас в последние лет пять, например?
Андрей: Я не стараюсь угадывать, что бы хотели от меня услышать. Я делаю то, что хочу, и делаю это максимально искренне. Это может нравиться или не нравиться, но любая искренность очевидна. Есть артисты, чье творчество я воспринимаю как искреннее, но просто оно мне не близко, и поэтому я не слушаю или не смотрю что-то, не читаю. Но я понимаю, что человек прежде всего не врет самому себе. Это всегда хорошо.
Трифон: В нашу постпостмузыкальную эпоху вы все еще находите новую интересную музыку?
Андрей: Да, конечно. Постоянно что-то для себя открываю. Конечно, с возрастом немного меняются вкусовые предпочтения: от чего-то устаешь или начинаешь обращать внимание на что-то, для себя абсолютно новое.
В какой-то момент меня прорубило – мне очень понравилась Анна Нетребко. Вообще не ожидал от себя. Буквально года 3–4 назад если мне бы кто-нибудь сказал, я ответил бы: да ну! А сейчас прям искренне зашла. Я посвятил время сравнению. Классический оперный репертуар же плюс-минус у каждой певицы одинаковый. В ее исполнении классические хиты мне больше нравятся, чем в исполнении Марии Каллас, например.
Трифон: А как вы находите новую музыку сейчас? Если раньше мы ее узнавали через радио, телевидение, сейчас это бесконечная стриминговая фонотека, в которой сложно вычленить что-то качественное.
Андрей: С одной стороны, да. Но с другой стороны, настолько много информации, что если уделять этому немного времени и заниматься регулярным музыкальным серфом, то можно найти случайные и прекрасные вещи.
Мы с супругой вечером садимся и начинаем такое искать. Иногда находятся люди очень достойные, у которых подписчиков 800 человек. Почему они непопулярны, для меня загадка. Таких случаев очень много сейчас: техника звукозаписи так развилась, что можно быстро и качественно высказаться без больших затрат. И дистрибуция тоже упростилась.
Трифон: Вы как-то говорили, что любите слушать советскую музыку на старом оборудовании. Что интересного слышите в ней?
Андрей: Это вопрос техники. Мне по случаю достались студийные мониторы образца 1970 года, Tannoy Gold. Они с бумажными динамиками. Судя по всему, на этих как раз мониторах музыка и делалась. Поэтому от виниловой пластинки с записями того времени получаешь колоссальное удовольствие, кажется, что можешь потрогать все эти инструменты. Потому что все они живые, и записано все чаще одномоментно. Интересно даже не музыку слушать, а именно сам звук.
Трифон: А если говорить о поэзии? Чувствуете ли вы поэтическую трансформацию в той музыке, что рождается сейчас в России и на Западе? От того, что музыку стало проще делать, стала ли она менее нагруженной смыслом?
Андрей: Да, такое ощущение есть. Видимо, нет какого-то глобального запроса на высокое художественное слово. Есть запрос на понятную бытовую историю, не глубже.
Трифон: Но есть же и артисты, рефлексирующие на важные темы, личные и общественные. И это находит отклик. Появляется поэзия гораздо глубже чем та, к которой привыкли.
Андрей: Да, это находит определенный отклик, но не такой, как, скажем, в «золотые» времена русского рока, когда слово вообще было превыше. Для того чтобы откликаться, нужно сопереживать тому, о чем говорит артист. Чтобы сопереживать, необходимо быть погруженным в его творчество. А для этого нужны желание и время, и с этим не очень… Люди думают, что, пытаясь разобраться в чем-то одном, они упускают другое, не менее важное. Это ошибка. Как раз через одну понятую историю, становятся понятны сотни других.
Трифон: Есть ощущение, что артисты сегодня в целом не становятся большими звездами на десятилетия, как это было раньше. Не происходит вау-эффекта и длительного развития. Куда делись большие имена, которые становятся любовью слушателей надолго? Сейчас их как будто нет.
Андрей: Пока нет. Кто-то появляется, подает надежды, потом куда-то исчезает.
Трифон: Почему, на ваш взгляд, это происходит?
Андрей: Возможно, не хватает сил удивлять. Первые две пластинки обычно всегда более-менее успешны, а третья и четвертая… Тебе уже не хочется делать то, что делал раньше, а что делать дальше, ты не знаешь и попадаешь в ловушку. Ты должен или развиваться, тем самым рискуя отпустить свою аудиторию, которую ты заработал на первых двух пластинках, или продолжать делать то же самое. Но публика тоже растет, и, скорее всего, они уже не услышат тебя так, как слушали, когда были на пять лет моложе. Этот переходный момент многих ломает. И есть еще момент самодеятельности. Когда все в карьере артиста происходит само собой. Есть план только на завтра, да и то уже план «Б»… Нет понятия продюсера как человека, готового провести артиста от его первого юношеского успеха до больших, взрослых аудиторий с соответствующей сменой репертуара.
Трифон: Если посмотреть на больших артистов 1990-х – многие из них уехали. Как вы себя ощущаете на современной российской сцене, которая потеряла многих китов? Как вам среди новых, современных артистов? Чувствуете какую-то ответственность голоса поколения?
Андрей: Я как-то не думал об этом. Не знаю даже. Я точно не чувствую груза ответственности. Я просто рад, что могу продолжать заниматься своим делом. Каких-то ограничений в творчестве не ощущаю. И из общего информационного поля пропало много того, что музыкально раздражало.
Трифон: Вам часто удается новыми релизами предвосхищать события и время. Слушаешь альбом, например, в год его выхода – рождается одна трактовка. Потом слушаешь то же самое через пять, десять лет – и это совершенно по-другому, но тоже актуально и созвучно.
Андрей: Есть такое, да.
Трифон: Как сами относитесь к такому? Не страшно?
Андрей: Нет. Это говорит о том, что песни, написанные когда-то давно и обретающие новый смысл в современности не имеют отношения к конкретному моменту. Они есть высказывания на определенные темы, с моей точки зрения. Это реакция не на время, а на жизнь. Даже не на саму жизнь (с ней все понятно – она бессмысленна), а на ситуации которые она предлагает.