Томас Майер: «Удивительное путешествие Волькенбруха в объятия шиксы». Отрывок из романа
Мама Мордехая Волькенбруха хочет женить сына на девушке из порядочной еврейской семьи. Мотя хочет быть просто счастливым, жениться не спешит, а потом и вовсе влюбляется в сокурсницу Лауру, чем окончательно расстраивает родителей. Ироничный и правдивый роман о культурных противоречиях и поиске личного пути в современном мире. «Сноб» публикует отрывок из книги, вышедшей в издательстве «Книжники» в переводе Александры Елисеевой.
Имя мое Мордехай Волькенбрух, коротко — Моти. Маму зовут Юдифь. Она обладательница безразмерного тухеса* и лучшего в мире рецепта кнейдлах** из мацы. И то и другое досталось ей в наследство от ее мамы.
Моего тате*** зовут Мойше. Он худой и бледный, как я. От него мне досталась рыжая борода, однако у него она уже с проседью и немного превосходит мою густотой. Когда я думаю о тате, то вижу его сидящим на диване: черные штаны, белая рубашка, борода, торчащая из-под развернутого номера «Тахлес», еврейского еженедельного журнала, или газеты «Юдише цайтунг», и над всем этим — ермолка.
У меня есть два старших брата, Соломон, или Шлойме, и Давид. Оба они унаследовали от мамы тухес, а от тате — цвет кожи, что в совокупности придает им сходство со снеговиками. Шлойме по профессии хирург, поэтому папа частенько называет его кошерным мясником. Он совершенно неспособен уменьшать громкость своего голоса, и это еще одна черта, доставшаяся ему от мамы. А Давид, биолог, напротив, человек тихий.
Два раза в неделю я работал в страховой компании Волькенбруха, фирме моего отца. Остальное время посвящал изучению экономики, что наполняло матушку большой гордостью. На каждой семейной встрече она заявляла, что ее Моти вот-вот получит степень доктора, и мне приходилось смущенно поправлять ее: «Мама, только до магистра еще целый год». На это она отвечала смехом: «Мотеле, ты справишься за три месяца, ты такой умный мальчик. Ты уже в детстве был умным. А потом сразу станешь доктором!» Причем она говорила это не мне, а другим присутствующим, энергично кивая, и я переставал спорить. Попытка возразить была в глазах мамы тяжким преступлением и немедленно каралась холодностью обращения: вместо приветственных объятий она с немым упреком подставляла мне щеку, чтобы я запечатлел на ней виноватый поцелуй. Обеспечение носовыми платками, разумеется, приостанавливалось на период наказания.