Олег Нестеров — о шведском столе контента, влюбленности и Альфреде Шнитке
Мы встретились с лидером группы «Мегаполис», музыкантом Олегом Нестеровым, чтобы поговорить о советской киномузыке, свободе, рождающейся из ограничений, и табуретке на трех ножках
Что такое свобода, где ее искать, бывают ли у нее степени и производные — вопрос, которым искусство в разных своих видах и проявлениях не задаваться не может. Новый проект Олега Нестерова так и называется — «Три степени свободы. Музыка > Кино > СССР» — и будет исследовать феномен советской киномузыки. История эта — мультиплатформенная и междисциплинарная. Первым ее героем стал композитор Альфред Шнитке, в сочинениях которого время соединяется с музыкой, а музыка с кино не только впрямую, но и метафорически. Изучить, как именно, можно сразу несколькими путями. «Три степени свободы» — это полномасштабная диджитал-платформа, собравшая десятки и сотни фонограмм и архивных материалов, книга, в которой Шнитке предстает не только музыкантом, но философом, музыкальный сборник и серия выставок-концертов с настоящим оркестром громкоговорителей. Иными словами, новый проект Олега Нестерова — смысловое продолжение его же «Из жизни планет», исследовавшей оттепельные годы. «Три степени свободы», помимо прочего, исследует и феномен зрительской вовлеченности, запуская краудфандинговую кампанию для будущего выпуска виниловой пластинки. «Мои дорогие», — обращается в ней к своим читателям, зрителям и слушателям Олег Нестеров, зная, что обнять друг друга можно и словом, и делом. Мы поговорили с музыкантом о стремлении добраться до самой сути, спасении Атлантиды под названием советская киномузыка, а также влюбленности, которая по-прежнему лучший рецепт для того, чтобы попробовать понять этот мир и свое место в нем.
Почему Альфред Шнитке стал первым героем вашего проекта?
Шнитке, действительно, первый герой в списке, и первый он не потому, что последний по алфавиту или по каким-то еще вопросам. Для проекта «Три степени свободы» он абсолютно показательный, эталонный герой. За эти шесть лет проект формировался, сам себя искал, говорил мне, какой он. Знаете, как когда писатель пишет текст, к 60-й странице тот начинает диктовать ему свои правила и интонацию. Начинал я, скажу честно, не со Шнитке. О нем думал как о ближайшей перспективе, постепенно начал расслушивать музыку из всего массива, который он написал. И, погружаясь в тему, понял, что Шнитке должен быть героем номер один. Во многом благодаря именно ему проект так называется, таким образом оформлен и у него очерчены подобные границы: с одной стороны, это феномен советской киномузыки, не раскрытый, не разгаданный, который может уйти в пучину, как Атлантида, а с другой, все это, конечно же, про свободу. Я говорю про свободу художника, который не благодаря, а вопреки — ограничениям, запретам — вдруг обретает большую свободу и делает великие вещи. Это тема вечная, эти две составляющие в проекте очень важны.
Проект исследует обе стороны?
Одна — исследование этой Атлантиды, киномузыки, отделение ее от кадра и соединение с вечностью, другая — исследование пути художника.
Кстати, художник — это кто? Кто может им быть и стать?
Художник, как известно, любой человек любой профессии, который творчески решает поставленную задачу. И исследование опыта Шнитке, мне кажется, многим послужит вдохновляющим примером. А вообще этот процесс я остановить не могу. Волшебные фильтры и магическая решетка, через которую я сейчас смотрю на мир и говорю о нем, называется Альфред Шнитке. (Смеется.)
Давайте тогда поговорим про фигуру композитора и про то, как вы приступали к работе?
Сам по себе образ композитора я принес с собой из далекой юности, когда Шнитке был у всех на слуху. Это был самый популярный среди непопулярных композиторов, за ним шел такой шлейф, что это композитор, который пишет очень странную музыку, и ее не очень легко слушать. Когда я начал расслушивать его киномузыку, первый хештег, который был мной поставлен, — «король вальса». В какой-то момент я настолько влюбился в его вальсы, что подумал, не сделать ли музыкальную компиляцию из киномузыки Шнитке, целиком посвященную вальсам? Для меня он неожиданно раскрылся именно с этой стороны, как такой проникновенный мелодист, который написал столько яркой музыки. Дальше пошла, конечно, его философия. Я истрепал две книги — беседы Альфреда Шнитке с Ивашкиным. Одна была настолько во всяких закладках, пометках, что с ней уже невозможно было никак работать, я отложил ее в сторону и купил новую, вот до такой степени увлекся. Я приставал ко всем, зачитывал вслух, для меня это стало откровением. Подавляющее большинство написанной им киномузыки не существует в цифровом пространстве, а значит, и в современном мире. Работая как муравей, проползая через всю философию Шнитке, через все этапы его работы с кино, через все, в принципе, этапы его творческого пути, я стал приближаться к его музыке в целом. Я знал, что не вправе делать этот проект, не погрузившись как следует во всю его музыку, не только в киномузыку. Делать это было сложно, потому что академическая его музыка долго меня не пускала.
А потом пустила?
Пустила, когда я сделал либретто для оркестра громкоговорителей. В пространстве на «Ленфильме» соединятся две музыки — академическая и киномузыка, очень много друг другу давшие в жизни Шнитке. Он не случайно сказал: «Моя академическая музыка — продолжение киномузыки, или наоборот». И только тогда она мне вдруг открылась, я вступил на новый континент, и чем дальше, тем становилось интереснее.
Мы начали говорить про путь художника, который в обстоятельствах несвободы нащупал свободу. Это сложный вопрос, потому что, если рассуждать с позиции здравого смысла, любая несвобода ограничивает, но при этом, как показывает история искусства, столько всего рождалось в условиях именно ограничений.