Мозги и воля
Российско-японские отношения подошли к непростой развилке. Быть может, самой драматичной за последние годы
Вот уже несколько недель в отечественной новостной повестке особое место занимают российско-японские отношения. Точнее, один, крайне важный, их аспект: перспектива подписания мирного договора, с которой неразрывно связано урегулирование проблемы территориального размежевания. Сторонам не удается добиться определенности в этом вопросе уже без малого 70 лет, и нынешний взрывной интерес к сюжету, как представляется, обусловлен именно тем, что сложились предпосылки, которые могут предоставить сторонам реальный шанс выбраться из тупика. Такая возможность, судя по всему, не всех устраивает «у нас» и многих пугает «у них». Отсюда — масса спекуляций на тему и информационный шум, который в состоянии не просто изрядно подпортить фон ведущихся переговоров, но и, учитывая чувствительность предмета, сказаться на них самих.
Предпосылки к прорыву
Об истории возникновения спорного вопроса написаны горы книг и статей, повторять все прежние «ходы» нет смысла. Чтобы оценить нынешний ландшафт, достаточно начать с перестроечных времен, когда была предпринята (после заморозки в четверть века) попытка разгрести завалы — Москва отошла от жесткой позиции «территориального вопроса не существует», и уже простая констатация очевидного (признание того, что имеется точка зрения, отличная от советской) принесла серьезную дипломатическую оттепель. Хотя и волну «контригры» тоже. Это, как говорится, испытано на себе: после публикации в «Известиях» в марте 1989-го интервью с премьер-министром Японии Нобору Такэсита, которое я, будучи тогда корреспондентом в Токио, готовил, последовал ураганный «разбор полетов» — впервые в советской печати без купюр был представлен японский взгляд на территориальную проблему, и это частью номенклатуры было оценено как недопустимый «подрыв основ».
От разговора с дальневосточным партнером по существу, впрочем, «основы» ни тогда, ни позже не рухнули. Напротив, открылись неведомые прежде перспективы для диалога и возникло то, чего двусторонние отношения вовсе не знали,— ткань доверия. Появилась и невозможная в рамках упертых конструкций времен холодной войны свобода маневра, а значит, и многовариантность в поиске взаимоприемлемых решений даже самых трудных вопросов, подходы к которым у сторон были (да и остаются по некоторым направлениям по сей день) полярными.
Дипломатия не похожа на гидропонику — без почвы, то есть без прочного правового фундамента, ничего путного на этой грядке не растет. Но найти согласованную точку отсчета в непростом для партнеров прошлом было отчаянно трудно: первый двусторонний договор (подписанный в 1855 году в Симоде адмиралом Путятиным) границу между империями проводил между Урупом и Итурупом, а по другим дореволюционным и довоенным соглашениям неизменно получалось, что все Курилы — японские. Существующим реалиям подходила единственная взаимно признанная юридическая бумага — декларация 1956 года о восстановлении дипломатических отношений (включающая теперь уже знаменитую 9-ю статью — о передаче Японии Шикотана и Хабомаи в качестве жеста доброй воли после подписания мирного договора). Она и стала якорным документом в двусторонних делах «наиновейшей» истории — по сути, со времени визита в Японию Михаила Горбачева весной 1991-го и вплоть до сегодняшнего дня.
Пройденный за это время путь достоин отдельного разговора. Он отмечен и взлетами надежд (с японской, главным образом, стороны), и разочарованиями (эта эмоция чаще была обоюдной). В ней были и наивные страницы (вроде российских предложений передать территориальную проблему будущим поколениям или поискать для нее так называемый третий путь), и трогательные (когда во время очередной эйфории ожиданий Борис Ельцин ехал на встречу с японским премьером Хасимото в городок Кавана, японцы, чтобы доставить российскому гостю радость свидания с цветущей сакурой, обложили деревья льдом у корней, чтобы замедлить раскрытие бутонов). Главное — это был пусть и мучительный порой, но все же реальный поиск развязки зловредного территориального узла. И тут важно понимать: процесс исканий, если, разумеется, сознательно не заниматься его профанацией, конечен, как и число вариантов.