Коллекция. Караван историйРепортаж
Сергей Урсуляк: «Когда искал актеров в «Ликвидацию», подумал: если я могу со своей женой жить, то и Гоцман пускай поживет»
Многие артисты обязаны не просто ролями, а очень хорошими ролями моим жене и детям. Есть целая группа артистов, которые снимаются у меня благодаря им. Очень часто они обращали мое внимание на тех, которых я либо не знал, либо знал, но как-то не так воспринимал...
Сергей Владимирович, ваш последний фильм «Праведник» уже называют новым «Списком Шиндлера» из-за схожести темы. В основу картины легла история, как советский офицер Николай Киселев вывел за линию фронта более 200 евреев из белорусского гетто. Почему вас заинтересовала эта тема?
— Я заранее не планирую, что буду снимать. У меня нет такого, что, заканчивая одну работу, сразу начинаю другую. Какое-то время я ищу. И по поводу будущих проектов я встречаюсь в первую очередь с Антоном Андреевичем Златопольским, руководителем канала «Россия». Как-то в разговоре со мной он спросил:
— А ты знаешь такую историю?.. — рассказал про Киселева и порекомендовал посмотреть документальный фильм на эту тему, а потом спросил, сниму ли я художественный фильм о нем.
Я сказал:
— История может быть какая угодно, но важен сценарий.
— Сценарий напишет Гена Островский.
А Гена замечательный автор. Через полгода мне был предложен сценарий, который очень понравился. Островский, оттолкнувшись от реальной истории, написал расширенную версию. А поскольку он не умеет писать бытово, в его рассказе огромное количество живых персонажей, юмора, человеческой теплоты и большой любви к этим людям. Талант имеет свойство заражать, я с наслаждением подзарядился от таланта Гены Островского и согласился на эту историю, не пожалев ни разу.
— Главную роль в фильме сыграл Александр Яценко. У вас свой круг артистов, которые ходят из одного проекта в другой. Яценко уже давно составляет костяк вашей личной идеальной труппы, с которой вам нравится работать. Как вы начали сотрудничество с ним?
— У нас с Сашей нелинейная история отношений. Я его позвал, потому что он мне очень нравился в чужих картинах. Сначала я пригласил в «Тихий Дон». И на протяжении первой половины работы я не был в восторге от него. Мне казалось, что, в отличие от других артистов, Яценко не очень нуждается в моей помощи. То есть он с удовольствием ее принимал, но делал по-своему. И только когда была пауза между первой и второй половиной съемок и я начал монтировать картину, то увидел, насколько точно он работает, и что моя задача — не сбивать его своими показами и предложениями: «Давай сделаем так, а не так». Я вдруг увидел, что за ним стоит правда, и очень полюбил его манеру игры. Потом я уже просто восхищался им.
Когда собирался снимать сериал «Ненастье», Сашу брать не планировал. Но он мне приснился, и я подумал: «А чего же это хожу так далеко?» — и пригласил его на роль.
В «Праведнике» не было ни сна, ни больших раздумий, я понимал, что в вещи, которую написал Гена Островский, наполненной фантазией, а не прямым отражением войны, мне нужен камертон правды. Вот Сашка Яценко — камертон правды, он удивительным образом ее чует и не может соврать в кадре. Я его пригласил без проб, и он, слава Богу, был свободен и согласился.
— Не было проб на главного героя?
— Нет. Я вообще пробами не увлекаюсь. А здесь понимал: только Саша, больше никто...
У меня довольно быстро образуется некий круг артистов, причем необязательно тех, кого я знаю, типа Маковецкого или Яценко, но и тех, кого я не знаю, но с кем бы хотел работать. А в «Праведнике» нужна была молодежь, которую я совершенно не знал. В поиске молодежи и заключалась самая большая сложность. Нужно было ходить по училищам, как-то их искать, выбирать. Но, слава Богу, мне повезло: я попал на курс Марины Брусникиной, смотрел у них показ и там мне сразу понравился Марк Эйдельштейн.
— Да, Марка сейчас снимают все. Это наш ответ Тимоти Шаламе.
— Да, да! Но я его брал, думая, что в лучшем случае он станет играть в картинах про евреев, сбежавших из гетто. Но неожиданно выяснилось, что индивидуальность Марка очень востребована сегодня. Пока я делал картину, он уже наснимался черт знает в чем. Кроме Марка я обнаружил на курсе Константина Аркадьевича Райкина в его школе прекрасную Машу Золотухину. Много девочек прошло через мои руки в хорошем смысле, пока я не остановился на ней... Юлю Витрук я увидел на рабочих показах Щукинского театрального училища на курсе Валентины Николаенко. Вот с тем, чтобы найти эту тройку молодых и неизвестных, была сложность. С другими — гораздо проще.
— В этой картине снялся Сергей Маковецкий, которого уже воспринимают как ваш талисман.
— Вы знаете, этот талисман вынужденный. Я каждый раз честно говорю: «В этот раз все, Маковецкого хватит», — и начинаю поиск, а потом все равно прихожу к нему... Черт его знает, может, он колдует, не знаю, но в результате все заканчивается Маковецким.
— Федор Добронравов — еще один ваш талисман, правда, подзабытый...
— Федя давно со мной не работал, по этому поводу грустил, и мы очень обрадовались, что снова вместе. Правда, роль была небольшая. Я невероятно благодарен ему, Константину Хабенскому и Чулпан Хаматовой за то, что они согласились на очень небольшие, но крайне важные для картины роли и прекрасно их сыграли.
— Вы говорили, необходимо, чтобы лично вам история была интересна. Я даже предполагаю, чем, кроме общечеловеческих моментов, мог тронуть вас сюжет «Праведника»: у вас в семье была подобная история — бабушку забрали в гетто, но она чудом спаслась.
— Это да, но семья — совсем не главный мотив. Главное, что у нашего поколения тема войны, если она по-честному рассказана, всегда вызывает очень сильный эмоциональный отклик. Людей из сценария, их характеры, которые были там выписаны, я хорошо знаю. Меня это очень тронуло, и я плакал горючими слезами, когда читал эту историю. Опять же, не потому, что плачу всегда, когда читаю что угодно, и не из-за слезящихся от старости глаз, а из-за того, что это было очень талантливо и пронзительно написано. Так что я стал снимать не потому, что вспомнил бабушку, хотя, конечно, бабушка во мне живет, как и дедушка, как другие родственники: еврейские, украинские, русские.
И да, действительно все это было в моей семье. Бабушка и дедушка жили в городе Каменец-Подольский, который находился на самой границе Украины. У них было два сына: Борис и Владимир, мой отец. Отцу в 1941 году исполнилось десять лет, его брату — шесть. Двадцать второго июня началась война, дедушка пошел на фронт, который находился в пяти километрах от города, так что все происходило довольно быстро. Дедушку на третий день войны ранили, привезли в город, где он встретил немецких захватчиков, которые вошли туда буквально следом за ним. Там стали наводиться свои порядки и, естественно, «добрые» соседи показали на бабушку, мол, она недостаточно украинская. И бабушку увезли в гетто.
— Как ее звали?
— Анна Петровна по паспорту, но мы всегда звали ее баба Нюся. Нюся была очень небольшого роста, всегда бодрая, быстрая. Когда ее забрали, дедушка пошел к коменданту города, потом еще к какому-то коменданту просить за бабушку, объяснять ситуацию: мол, в семье не без урода, что мы вот украинцы и Нюсю как-то перевоспитаем, отдайте нам ее.
Естественно, Нюсю не отдали. «Но почему-то меня разговор с немцем обнадежил, — вспоминал дедушка. — Он мне ничего не пообещал, но сказал, что нужно самому решать свои проблемы». Дед так и сделал. Ночью подъехал с телегой к гетто, попросил позвать Нюсю, та вышла к забору. Дед сломал забор, вынул оттуда жену и засунул в мешок с картошкой. Его он положил в телегу среди других мешков с картошкой и увез в какую-то дальнюю деревню, где бабушка прожила до прихода наших.
В этой истории меня больше всего поразили две вещи. Первая — дед говорил, что немец-часовой, который был свидетелем происходящего, сделал вид, что не видит. Вторая — когда пропажу бабушки заметили, всю семью схватили и стали избивать полицаи, требуя, чтобы они сказали, где беглянка. Но ее не выдал не только дед, но и мой папа и его брат, хотя, казалось бы, маленьких детей можно очень легко запугать. Они своим молчанием спасли мать.
Поразительная вещь: после войны моя семья продолжила жить в своем городе рядом с «добрыми» соседями, которые выдали бабушку немцам. Вот такая история.
— По этой истории тоже можно было бы снять фильм.
— Абсолютно согласен.
— Расскажите, пожалуйста, как проходили съемки «Праведника». Вряд ли было легко: экспедиция, лес плюс пандемия.
— Во-первых, у нас была долгая подготовка из-за тяжелого кастинга на вторые, третьи и пятые роли, потому что люди, которые убежали из гетто и шли с Киселевым по лесам и болотам, — в целом молчаливая, но все время присутствующая в кадре среда. И найти эту так называемую групповку, которая не вызывала бы отторжения и ощущения неправды, было даже гораздо важнее, чем найти героев.
Еще мы потратили много времени на поиск мест для съемки, хотя, казалось бы, лес и лес — бери и снимай. Обязательно хотели снимать в Беларуси, где происходили основные события. Мне просто необходимо ощущение правды, чтобы понимать: именно в этом лесу все и происходило. Вот, допустим, мы нашли в Беларуси в лесу маленькое, очень красивое озеро. Найди мы такое в Подмосковье, я бы никогда в жизни не отважился там снимать, сказал бы: «Ну, это слишком красиво, просто нереально, такого быть не может!» А там мы рядом с озером сняли кусочек сцены без страха, что это неправда, потому что здесь это тоже могло происходить.
И да, была пандемия, поэтому мы очень боялись, хотя и прививались все на всякий случай. Очень смешная история произошла в первый съемочный день. Это тот самый день, когда все целуются, братаются, поздравляют друг друга. Радость начала работы. Так было и на первом дне «Праведника» — все друг друга поздравляли, целовались, обнимались, и больше всех мой очень симпатичный молодой ассистент. А вечером у моего прекрасного ассистента пришел положительный тест на ковид. Парень он очень общительный и активный, поэтому перецеловал всех, кого видел и до кого дотянулся, — и артистов, и неартистов. Мы поняли: все, конец, сейчас начнется. Но, что называется, Бог сподобил, и мы проскочили этот момент.
Потом на протяжении картины кто-то болел, но без экстрима. Притом что мы все время огромной толпой терлись друг о друга. Но то ли благодаря лесному воздуху, то ли еще чему-то проскочили этот момент. У нас не было остановок, связанных с ковидом. Мы, правда, простужались. Но именно простужались. Условия-то походные.
Самые большие мои переживания были связаны с эпизодом перехода речки вброд ночью. Мы не могли его снять раньше конца сентября. И вот я был вынужден раздеть 150 человек, среди которых старики, женщины и дети. Это было что-то страшное, потому что вода холодная, а люди разновозрастные и физически неподготовленные. С каждым из них я перед съемкой поговорил, и каждый имел право отказаться. Я мучительно переживал за бедных артистов, бедную групповку, бедную массовку.
— Как потом люди согревались?
— Мы ставили шатры с подогревом, с горячей водой, с какими-то ваннами и саунами. Плюс там дежурили скорые помощи. Но сауны были после, понимаете, а вот во время съемок всем приходилось очень тяжело.
Если не брать экстремальные ситуации, то все эти съемки — большая нагрузка на группу, потому что каждый день нужно почти двести человек одеть, раздеть, переодеть, загримировать, привести костюм в состояние, в котором он был в предыдущей сцене, и так далее. У нас и администрация, и цеха спали по четыре-пять часов в день довольно продолжительный период времени.