Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Ольга Науменко. Три жизни
Рязанов просил: "Оля, больше любви, больше счастья!" Я старалась, но он был недоволен, злился. Я нервничала. В какой-то момент не выдержала: "Может, тень от шапки мешает вам разглядеть любовь в моих глазах?" Реакция последовала незамедлительно...
Это было на «Иронии судьбы...». Мы снимали сцену, в которой Женя Лукашин отдает невесте Гале — моей героине — ключи от квартиры. На мне была очень модная тогда пушистая меховая шапка. Сделали несколько дублей. Рязанову все время что-то не нравилось, я устала, вот и «выступила». Эльдар Александрович взорвался: «Тебя не спрашивают! Это дело оператора — следить за тем, куда падает тень!» У меня был шок, я расплакалась и запомнила этот окрик на всю жизнь, а Рязанов, выплеснув эмоции, видимо успокоился, злополучную сцену наконец сняли. Потом, когда повзрослела, набралась опыта и узнала, как ведут себя другие режиссеры, поняла, что в его реакции ничего ужасного не было.
С Андреем Мягковым снималась всего один день. Он замечательный партнер, но душевного контакта у нас не возникло. Андрей достаточно закрытый человек. Задним числом я порадовалась, что пробы проходила не с ним, а с Олегом Далем. На роль Жени Лукашина Рязанов пробовал многих популярных актеров. Даля я немного побаивалась, потому что слышала о его непростом характере, но он был мил и доброжелателен. Олег видел, как волнуется молодая артистка, и старался помочь.
С Барбарой Брыльской мы на картине не сталкивались, а позже пересекались несколько раз. Познакомились в ГДР на фестивале телевизионных фильмов, где обе представляли «Иронию судьбы...». Много общались, вместе завтракали в отеле. Однажды за столом Барбара сказала: «Оля, запомни — надо дружить с операторами!» В справедливости этих слов я вскоре убедилась на премьере нашего фильма в московском Доме кино. Я себе на большом экране ужасно не понравилась. Особенно огорчил эпизод, в котором Галя разговаривала с Надей по телефону. Брыльска выглядела прекрасно, а у меня на лице, как под лупой, просматривался весь грим. Наверное, неудачно выставили свет.
Зрителям моя Галя запомнилась. В Театре имени Гоголя, где я работала и работаю, все поздравляли с прекрасной ролью. Обычно артисты достаточно болезненно реагируют на успехи коллег в кино. Приходишь после премьеры — и никакой реакции, а «Иронию судьбы...» все сразу полюбили. Коллеги пребывали в каком-то поросячьем восторге, обнимали, целовали.
Не так давно летала с театром на гастроли в Махачкалу. В аэропорту во время регистрации обнаружила, что забыла паспорт. Пришлось сказать: «Неужели вы не узнаете невесту Галю из «Иронии судьбы...»? Сегодня я обязательно должна быть в Махачкале на фестивале театрального искусства!» И меня посадили без документов.
В Москве поведала о своих приключениях подруге. Она заметила:
— Скажи спасибо маме и папе.
— За что?
— За прекрасные гены! За то, что через сорок лет после выхода фильма ты все еще похожа на Галю!
Сейчас узнают по «Иронии судьбы...», но популярность ко мне пришла после другого фильма — «Тени исчезают в полдень». Успех у него был не меньше, чем у картины Рязанова, а может, и больше. Один из первых советских телесериалов стал настоящим событием. Я играла дочку зловещей парочки — Устина и Пистимеи Морозовых. И если потом для всех стала Галей, то сначала все-таки была Варькой.
Никогда не забуду, как шла по Баку во время гастролей и горячие азербайджанские мужчины со всех сторон кричали: «Варька! Варька! Красавица!» Дарили хурму, яблоки. Эта роль мне очень помогала. На прилавках магазинов ничего не было, все приходилось доставать из-под полы. А у меня благодаря Варьке были связи — в мясном отделе, винном, овощном. Могла раздобыть любой дефицит.
С режиссерами «Теней...» Валерием Усковым и Владимиром Краснопольским я познакомилась еще студенткой на фильме «Неподсуден». К нам в Щукинское училище приезжала их ассистентка, она буквально схватила меня за руку: «Стой! Есть небольшой эпизод в замечательной картине. Поехали! По-моему, ты подойдешь». Приезжаем на «Мосфильм», а там скандал на площадке. Мое появление стало последней каплей. Увидев меня, Усков с Краснопольским в один голос закричали: «Валентина, кого ты привезла? Нам нужна деревенская девчонка, а не столичная штучка!»
Но у меня лицо как чистый лист, на нем можно нарисовать и деревенскую простушку, и светскую даму. Я не смутилась, побежала в туалет и смыла яркие тени и стрелки на глазах. Режиссеры сразу успокоились. Сыграла маленькую роль девушки на почте, но в очень популярном фильме. Усков и Краснопольский меня приметили и пригласили в следующую картину.
Впервые на съемочной площадке я оказалась еще школьницей — в короткометражке «Длинный день Кольки Павлюкова», которую сама и не видела. Нашли меня во Дворце пионеров на Ленинских горах, в театральной студии «Театр юных москвичей». Там же, только в разные годы, занимались Сережа Никоненко и Наташа Гундарева. С Наташей мы играли в спектакле «Дикая собака Динго»: я — главную героиню Таню, она — маму моего друга Коли. Наташа была полноватой и выглядела старше своих лет.
В «Щуку» мы поступали в один год. Я попала только со второго раза, а Наташа сразу, хотя очень переживала из-за своей комплекции. Наш педагог Евгения Васильевна Галкина уговаривала ее поступать, а Гундарева сомневалась: «Какая из меня артистка?»
Для меня Евгения Васильевна была второй мамой. Помню, девчонкой приехала к ней на дачу в Пушкино поплакаться. Была влюблена в Валерку Беляковича, впоследствии ставшего создателем Театра на Юго-Западе. А ему нравилась другая девочка, и я страшно переживала. Евгения Васильевна постаралась утешить и даже оставила у себя на ночь. Утром накормила необыкновенной яичницей с помидорами и напоила чаем с крыжовенным вареньем.
Потом мы отправились на озеро. Сидели на одеяле и разговаривали о театре и любви. С близкими я не могла обсуждать такие вещи. Для меня стало трагедией, когда одна из сестер нашла мой дневник и стала смеяться над записями. Я его сразу разорвала. И с мамой мы никогда не говорили по душам. Возможно, у нее просто не было времени, ведь надо было накормить, обуть, одеть восьмерых детей — семь дочек и сына, я — шестая по счету. Папа Николай Илларионович был военным, танкистом, дослужился до полковника и много лет ездил по гарнизонам. Мама занималась домом.
Семья была далека от искусства, а я чуть ли не с младенчества рвалась на сцену. Старшие сестры участвовали в школьной самодеятельности и меня прихватывали на репетиции и премьеры. Однажды они неосторожно пообещали перед спектаклем: «Ладно, выйдешь, когда пирожки вынесут к столу». Это должно было быть не скоро. Думали, малышка отвлечется и забудет, а я запомнила, стала ждать. Мы с подружкой Таней сидели в первом ряду. Как только принесли поднос с «угощением», я схватила ее за руку и потащила на сцену. Началась суматоха. Нас пытались увести. В конце концов Таня убежала, а я спряталась под столом. Меня долго не могли оттуда достать: я не только не вылезала, но еще и рыдала в голос. Зрители в зале умирали от смеха. В результате пришлось объявить антракт.
Родители нас любили, но, конечно, срывались, когда мы баловались. Мама в сердцах кричала: «И что же я вас всех не переубивала!» Папа командовал нами как своими солдатами: «Быстро взяли в руки швабры! Всем мыть полы!» До сих пор не могу понять, почему паркет надо было драить с мылом? Хотя мне, конечно, грех жаловаться — шестой дочери доставалось меньше, чем старшим.
Временами отец проявлял суровость, но по характеру был добрым и веселым. Мы не могли дождаться, когда он приедет, это был праздник. Любили, если папа варил борщ, а не мама. Она это делала как-то механически, а он — вдумчиво, с душой. Наверное, маме было некогда изощряться. Хотя мы ей помогали.
В семье мое увлечение театром не принимали всерьез. С первого раза в «Щуку» не поступила, но после провала не пала духом. Пробралась тайком на третий тур, послушала более удачливых конкурентов, а потом посмотрела списки принятых и вычислила, что нужно комиссии. К следующей попытке мы с Евгенией Васильевной Галкиной готовили уже совсем другой репертуар. Какое же это было счастье — увидеть себя в списках принятых!
Театр имени Гоголя был первым, в который меня взяли после окончания «Щуки». В принципе могла попасть и во МХАТ, мы показывались туда с Олей Барнет, но у них была одна-единственная вакансия актрисы. В Художественном предпочли взять Олю.
Помню, шла первый раз на работу и плакала. Не потому что Театр имени Гоголя так ужасен, а потому что пришлось долго искать, бродить по каким-то переходам, железнодорожным путям. Для тех, кто не знает, должна объяснить: наш театр расположен рядом с Курским вокзалом, на улице Казакова. Я вообще склонна переживать по пустякам. Смена привычной обстановки выбивает из колеи. Сколько раз бывало — еду на гастроли и плачу. Через какое-то время успокаиваюсь, смиряюсь с судьбой — и жизнь снова прекрасна и удивительна. Так было и с театром. Сначала я плакала, а потом полюбила его и не хотела никакого другого. Меня приглашали в разные коллективы, но я осталась верна своему.
Театральная карьера началась с череды срочных вводов. Если честно, мне нравились такие экстремальные истории, в них был адреналин. Но я никогда не претендовала на то, чтобы сохранить за собой ту или иную роль. Надо было выручить коллег — я выручала... В театре познакомилась со своим мужем Александром Скворцовым. Он пришел чуть позже меня. Саша был на год моложе. Мы постоянно играли любовь в разных спектаклях и тусовались в одних и тех же компаниях, но несколько лет шли параллельным курсом. У Саши была своя личная жизнь, у меня — своя.
Сейчас девушки стремятся устроить свою судьбу чуть ли не в шестнадцать-семнадцать лет. То ли слишком быстро созревают, то ли боятся, что всех нормальных парней разберут. А у меня не было цели выйти замуж, тем более с каким-то расчетом, я просто встречалась с теми, кто нравился. Когда один из моих мужчин, очень привлекательный и достойный, сделал предложение, от ужаса рыдала! (Фамилию назвать не могу: он известный артист и у него семья.) Мне было страшно выходить замуж. Считала, что жизнь изменится бесповоротно — раз и навсегда.
Отсутствие расчета для актрисы, наверное, плохо. Я нравилась многим режиссерам и если бы ответила на их чувства, могла бы сделать более успешную карьеру. Мне это предлагали, но для меня было немыслимо сойтись с мужчиной без любви, а любвеобильные мэтры казались просто стариками. Некоторые режиссеры в таких случаях мстили несговорчивым артисткам. Меня просто не снимали. Ну и ладно, я о славе не думала, может, это и спасло от многих ошибок и соблазнов. Или Бог уберег. Звездную жизнь не каждый может потянуть.
Мы с Сашей чувствовали, что нравимся друг другу, но ничего не предпринимали. Он был достаточно скромным, стеснительным, и я не привыкла навязываться. В театре за нами наблюдали с большим интересом и время от времени подкалывали: «Когда же наконец поженитесь? Вы же любите друг друга!» Мы отшучивались.