Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Александра Захарова: «Отец выстраивал не столько роли на сцене, сколько судьбы актерские»
В октябре Марку Захарову, знаменитому режиссеру и многолетнему руководителю театра «Ленком», исполнилось бы 90 лет. При нем премьеры «Ленкома» становились яркими культурными событиями. Захаров вывел формулу спектакля, безошибочно рассчитанного на многолетний, серьезный зрительский успех. Он вырастил несколько поколений больших актеров, среди которых была и его любимая дочь Александра. Она поделилась воспоминаниями об отце с «Коллекцией Каравана историй».
— Александра Марковна, ваши родители Марк Анатольевич Захаров и Нина Тихоновна Лапшинова прожили вместе всю жизнь. А как они нашли друг друга?
— Они прожили вместе больше шестидесяти лет. Знаете, когда им мерили давление, оно всегда оказывалось одинаковым. Мама была для отца той самой каменной стеной, защищавшей его от невзгод. Папа сказал, что стена рухнула, когда мамы не стало...
Они познакомились в ГИТИСе, отец учился на курсе годом старше. Когда однажды увидели друг друга, он сразу понял: «Это моя будущая жена».
Отец очень хорошо рисовал, просто замечательно, когда-то дома висела написанная им большая картина: поле, дорога, уходящая за горизонт, и какой-то покосившийся дом... Куда она подевалась — исчезла, растворилась или ее выкинули? Я не знаю. Он рисовал потрясающие, очень смешные карикатуры. В ГИТИСе мама выпускала стенгазету, в один прекрасный день подошла к нему и попросила что-то красиво написать, а почерк у отца был абсолютно каллиграфическим. Мама тогда произнесла: «Захаров-Презахаров, выручи, пожалуйста!» Отец признавался, что эта фраза сразила его в самое сердце. Позже она перекочевала в пьесу «Капкан», которую я выпускала за него, после его ухода... Вообще, лейтмотив мамы — единственной женщины, наверное, один из главных в спектаклях отца. В «Тиле», ознаменовавшем рождение театра «Ленком», Инна Михайловна Чурикова играла именно такую Неле, она объединяла в себе три непохожих женских образа и в сознании Тиля и для всего зрительного зала сливалась в один-единственный прекрасный образ любимой женщины. Спектакли Марка Анатольевича — это бесконечный гимн любви, в первую очередь любви к моей маме.
Я спрашивала:
— Ну хорошо, ты ее заметил, и она тебе понравилась. А почему решил жениться?
Он говорил:
— Я испугался, что могу ее потерять, когда увидел с каким-то прибалтом, стал ухаживать и вскоре сделал предложение.
В нашей квартире над папиной кроватью висит железяка с номером дома, рядом с которым он первый раз поцеловал маму. Она была главным человеком в семье, все пьесы читались ей, все идеи обсуждались с ней, она — такая глыба — сначала вырастила отца, потом меня.
Мама была красавицей, я все-таки не до конца понимала, почему она так сильно влюбилась в отца. Мама объясняла: «Он остроумный, мне с ним всегда было весело».
— Как складывалась карьера Марка Анатольевича по окончании актерского факультета ГИТИСа?
— Отца распределили в Пермский драмтеатр, и мама, как жена декабриста, поехала за ним. Там они проработали какое-то время, и мама решила вытащить отца оттуда. Они приехали из Перми в Москву на короткое время погостить, когда там проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов, приехали просто посмотреть на то, что происходит. Мама вспоминала: «Мы ощутили себя выкинутыми из жизни». Она тогда твердо решила: надо бежать назад в Москву! В их возвращении сыграл свою роль Андрей Александрович Гончаров. Родители ему позвонили, и тот прокричал в трубку: «Приезжайте!» Они вернулись и отправились к Гончарову. Когда пришли, выяснилось, что Андрей Александрович, поговорив с ними, моментально об этом забыл.
Правда, спустя время он приглашал маму в труппу актрисой, а отца — очередным режиссером. Но моя прекрасная мудрая мама сказала: «Марк, этого делать нельзя, ты станешь его заложником, тебе надо идти своим путем». В жизни родителей Андрей Александрович сыграл большую роль.
— И после разговора с Гончаровым родители пришли в труппу театра «Эрмитаж»?
— Да. В это время Владимир Соломонович Поляков, один из сценаристов знаменитой «Карнавальной ночи», соорудил в саду «Эрмитаж» свой театр, назывался он Театр миниатюр. Поляков был уникальным, остроумным, веселым человеком, удивительно широким. Он на свои деньги купил стулья для зрителей, костюмы для артистов. Артисткам сказал: «Надо модно причесаться», — и записал всех к какому-то известному мастеру. Всем сделали прически, а Владимир Соломонович все это оплатил.
Театр миниатюр славился своим абсурдистским юмором. В разное время там работали такие люди, как Владимир Высоцкий, Леонид Енгибаров, Зиновий Высоковский, ставили спектакли Гончаров и Любимов. Некий дилетантизм не дал этому театру превратиться в по-настоящему профессиональный, выйти на высокий уровень. Но юмор там был прекрасным. Например, Владимир Соломонович издавал такие приказы: «Во время спектакля нельзя играть в шахматы и в карты, а домино приказываю поставить на поролон».
Там служил рабочий сцены Сергей Павлович, я его хорошо помню, совершенно замечательный театральный человек. Раньше спектакли принимала комиссия управления культуры, и вот пришла очередная, которая после прогона сидела в зале и громко, не выбирая выражений, обсуждала увиденное. А артисты стояли в кулисах и страшно волновались. Сергей Павлович в тот момент что-то чинил за сценой, заметил тревожное выражение на актерских лицах, бросил: «Сейчас». Он раздвинул занавес и обратился к членам комиссии: «Можно потише?» Те совершенно ошалели.
Однажды Сергей Павлович по неосторожности свалился с колосников, к счастью, не переломался. Но этот «полет» стал предметом шуток в труппе. Кто-то ему сказал:
— Ну что, Сергей Павлович, ты, говорят, с колосников навернулся? — как вы догадываетесь, последнее слово звучало иначе.
Он ответил:
— Нет, просто упал.
Вот такой английский юмор.
Я выросла в саду «Эрмитаж». Когда была маленькой, мама часто брала меня с собой на работу. Пока она репетировала, я бегала вокруг театра. Мимо по дорожкам прогуливался живший по соседству Леонид Осипович Утесов, ходил без охраны, никто к нему особенно не цеплялся, нередко он общался с отцом, мамой. Я помню, как в этом саду ломали стоявший в глубине зеленый деревянный театр с петухами, который на выставке в Париже получил премию — он был построен без единого гвоздя, был настоящим произведением искусства. Этот театр можно видеть в эпизодах фильма «Рожденная революцией». Я совершенно не знаю, зачем его было ломать. Там когда-то игрались «Три сестры» Немировича-Данченко. Там выступали Мария Владимировна Миронова и Александр Менакер. Там пел Утесов, произносила свои монологи Рина Зеленая. Но в итоге приехала машина с огромной дурной кувалдой на цепи, и она, раскачиваясь, с размаха разбила этот театр в щепы, вдрызг. Я, маленькая девочка, видела это и видела, что вокруг собрались люди с горестными лицами. Театр в одночасье был разрушен.
Когда Полякова не стало, проститься с ним пришло несколько человек. Добро, которое он делал окружающим, очень быстро забылось, у людей, с ним работавших, оказалась короткая память...
— Как Марк Анатольевич пришел в режиссуру?
— Владимир Соломонович Поляков считал, что отец — прежде всего артист, но однажды дал ему что-то поставить, посмотрев, вынес вердикт: «Ты не режиссер». Но отец с ним не согласился. Он подался в Студенческий театр МГУ, который в те времена был островком свободы. Там кипела творческая жизнь, начинали Ролан Антонович Быков, Виктюк, Райхельгауз... Отец поставил там спектакль «Дракон» по Евгению Шварцу, который имел большой успех в Москве. А после этого выпустил спектакль по повести Владимира Войновича «Хочу быть честным».
Постановки отца в Студенческом театре увидел Валентин Николаевич Плучек и пригласил его в Театр сатиры, которым руководил. Отец начал что-то репетировать, а потом Плучек предложил: «Может, тебе какую-то пьеску подыскать, что-нибудь из классики?» К отцу подошла завлит театра и стесняясь протянула пьесу Островского «Доходное место». Больших надежд на нее они не возлагали. А отец увидел в ней что-то злободневное. Выдающийся театральный художник Валерий Левенталь оформил спектакль. На сцене высились арки, стояли только стулья и столы. Татьяна Ивановна Пельтцер в роли Кукушкиной произносила монолог: как это так, это что за мода такая пошла — жить на одну зарплату? Там была мизансцена, когда Пельтцер кидала сковородку, однажды во время репетиции она не рассчитала, и сковородка приземлилась ей на ногу. Татьяна Ивановна возмутилась: как же так, почему, если человек ничего не умеет, он сразу идет в режиссуру? А потом на прогон пришла Фаина Раневская и сказала: «Таня, это великий режиссер, и у тебя выдающаяся работа». После этого Пельтцер прониклась уважением к отцу и в дальнейшем относилась к нему как к родному сыну. Позже, когда у нее произошла размолвка с Валентином Николаевичем Плучеком, она пришла в «Ленком», которым руководил отец, перевязалась платком и заявила, что надо ее брать в театр. Конечно, Марк Анатольевич был рад.
У нас дома в кабинете отца стоит фотография Андрея Миронова в роли Жадова, где он оборачивается и смотрит в объектив так, что становится понятно: это выдающаяся, гениальная работа актера. Мама говорила, что у нее заболело сердце, когда она смотрела этот спектакль, настолько это было эмоциональное зрелище. В «Доходном месте» Миронов исполнил свою первую трагическую роль. Он сыграл прекрасного, удивленного одинокого человека. Сначала на эту роль был распределен Александр Пороховщиков, а Миронов должен был играть Белогубова. Но отец поменял их местами, что оказалось правильным. Пороховщиков благодарил потом отца за эту работу. В одной сцене ему говорили: пляши! Те, кто видел спектакль, рассказывают, это было очень выразительно и страшно. Эдакая зловещая пляска.