Вадим Долгачев: "Шесть лет с Мариной Голуб превратились в уходы навсегда и возвращения насовсем"
Ее не стало восемь лет назад. Марине было всего пятьдесят четыре. Впереди - масса планов, съемки, театральные премьеры. Она говорила, что встретила новую любовь. Но девятого октября 2012 года случилась авария. Глупая, бессмысленная смерть... Это интервью второй муж актрисы давал "Каравану историй", когда она была еще жива.
С Маней мы познакомились в 1984-м. Я жил тогда в Волгограде, учился на истфаке университета, участвовал в самодеятельности и параллельно работал на стройке. Как-то летом в наш город на гастроли приехал столичный Театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Однажды два моих друга, отчаянные шалопаи, представившись на служебном входе журналистами, легко прошли за кулисы и под предлогом интервью для местной газеты «Молодой ленинец» познакомились с симпатичными артистками. Столичным барышням, видимо, было скучновато в Волгограде, и они решили скрасить свой досуг.
Их было три подруги: Таня, Лида и Марина. Артистку Марину Голуб, помню, я отметил в спектакле «Лица». В ресторане мои друзья рассказали девочкам, что у них есть друг Вадик, который мечтает стать артистом:
— Он у нас такой красивый, вылитый Депардье!
Заинтригованные артистки хором закричали:
— О-о, как здорово! Его надо познакомить с Мусей.
В веселой компании уже образовались парочки, а Марина оказалась свободной. Правда перед нашей встречей друзья на всякий случай предупредили: «У Марины богатый жених. Так что даже не думай...» Да не вопрос! Я и не собирался ухаживать. Мне нужен был совет опытной актрисы...
Все время, пока у нас гастролировал Театр Райкина, мы с девчонками ездили за город, купались в Волге, загорали на пляже. За этот месяц очень подружились. Марина, услышав о моей мечте стать актером, воскликнула: «Будем поступать!» Меня сразу подкупило, что она так горячо приняла во мне участие. Когда прощались, сказала: «Приезжай в Москву».
Мне в ту пору было двадцать четыре — не мальчик уже. Я вовсе не собирался бросать университет и в очередной раз поступать в Школу-студию МХАТ. Однако в Маринином голосе было что-то такое убедительное, что я, набрав на работе отгулов, отправился в Москву. Позвонил ей прямо с вокзала, она нимало не удивилась звонку. Велела: «Приезжай во МХАТ» — и тут же потащила показывать меня какому-то педагогу.
Скажу откровенно, программа у меня была слабенькой. Хорошо, что Марина успела меня прослушать и подсказать какие-то важные вещи. Я прошел конкурс и был принят на курс Ивана Михайловича Тарханова. Можно сказать, поступил прямо с колес...
Началась столичная жизнь. Поселили меня в общежитие на улице Невского со старшекурсниками в проходной комнате. Учился старательно и в конце первого курса удостоился именной стипендии Массальского — сто десять рублей. Да еще мама, несмотря на мои протесты, присылала пятьдесят. Так что чувствовал я себя богачом!
С Мариной мы поддерживали знакомство. Я ей периодически звонил, по-дружески встречались. Много гуляли, засиживались в ВТО, говорили о профессии. Она живо интересовалась моей учебой.
Я видел, что Марина нравится многим мужчинам, но для меня она была недосягаемой, поэтому мысли приударить даже не возникало: между нами ведь пропасть. И перескочить ее одним махом казалось нереально. Ну кто она и кто я? Марина — москвичка, я — провинциал. Она училась у Станицына, работает у Райкина, легко перечисляет имена, которые для меня легенды, а я — всего лишь первокурсник.
Однажды мы совершенно случайно столкнулись, и вдруг Марина на бегу приглашает: «У меня сегодня свадьба в ЦДРИ. Заходи». Купив цветы, буквально на минуту забежал ее поздравить. Так получилось, что за столом было всего одно свободное место — рядом с невестой. Смешная ситуация: слева от Марины сидит жених, а справа — я.
«Горько!» — кричат гости. Жених с невестой целуются, а потом она наклоняется ко мне: мы что-то недоговорили. Эта картина вызвала легкое недоумение у публики: за кого же все-таки Марина выходит замуж — за того, что справа, или за того, что слева?
Ее первого мужа звали Женей. Внешне он походил на Омара Шарифа. Правда к миру искусства не имел никакого отношения, был этаким советским «бизнесменом», состоятельным по меркам того времени человеком.
Потом Марина смешно рассказывала, как на браке настоял ее отец. Григорий Ефимович тогда работал в райкоме партии. Однажды решил поговорить с дочерью серьезно в официальной обстановке и вызвал ее в райком.
— Пойми, рядом с актрисой должен быть солидный, серьезный мужчина. Женя — прекрасный кандидат.
— Пап, я его не люблю...
— Неважно. Твоя мама тоже вначале меня не любила, а потом полюбила.
Марина папу послушалась. На какое-то время наши пути разошлись.
Однажды, ближе к весне, случайно сталкиваемся в Доме актера. Гляжу — идет навстречу с большим пузом.
— Ой, Маш, привет! Ты как?
— Нормально! Роды меня дома не застанут!
— Ну, ты поаккуратнее...
— Я ушла от Жени...
— Как? Почему?
— Не спрашивай ни о чем...
Я обалдел: женщина после медового месяца, беременная, в одночасье уходит от мужа! Только когда мы стали жить вместе, Марина рассказала о причине своего ухода. Однажды ее осенило: они с мужем слеплены из разного теста. Ему совсем неинтересно, чем она занимается. Он даже не был ни на одном ее спектакле. Мало того, требовал, чтобы жена бросила актерскую карьеру, а от Мани требовать чего-то бессмысленно, она сама распоряжается своей судьбой и не приемлет диктата. Так что шансов у их брака не было. Объявив мужу, что уходит от него, попросила: «Не трогай меня, пожалуйста. Дай спокойно родить».
С тех пор мы стали чаще встречаться. Я как-то читал роман Апдайка, где герой влюбился в женщину, беременную от другого мужчины. Наверное, со мной происходило то же самое.
Помню, как Маня познакомила меня с родителями. Сказала просто и коротко: «Это мой друг». Она жила на «Фрунзенской», а родители на «Коломенской». Людмила Сергеевна с явным одобрением оценила мой рост — видимо, дочери всегда нравились высокие мужчины. Я навещал Маню в роддоме. Как-то с ее мамой стояли под окном, и Марина, помахав нам рукой, показала дочку Настю.
Сначала в Москве мне было очень одиноко без родных и друзей. Порой наваливалась такая тоска, что хотелось с кем-нибудь просто поговорить. И тогда я звонил Мане. Общались, правда, урывками: она была занята ребенком, я поглощен учебой. Кроме того, боялся, что мои звонки могут ей помешать. Может, они с мужем решили помириться после рождения дочки? Откуда я знаю...
Первое время Маня безвылазно сидела дома, кормила Настю грудью. Как-то я забежал на минутку ее проведать. Не знал, что когда за мной захлопнулась дверь, Маня попросила у мамы совета:
— Что мне делать? За Вадика переживаю. У меня же ребенок...
Людмила Сергеевна мудро рассудила:
— Если любит тебя, то и ребенка примет. Возьми и проверь его: прогони!
И вот в один из моих визитов Маня вдруг сказала: «У тебя своя жизнь. Не могу связывать тебя по рукам и ногам. Не приходи больше...»
Это было ударом. Наши, казалось, невинные встречи постепенно складывались в определенные отношения. Я уже смотрел на нее не как на актрису, у которой стоит поучиться профессии, а как на женщину. Марина человек яркий, волевой. Как теперь понимаю, чаще всего именно она выбирала мужчину, а не наоборот. Конечно, и в нашей ситуации решающее слово было за ней.
Я уже опробовал на себе действие ее мощного оружия. Если включает женское обаяние, устоять невозможно. Реально башню сносит! Каждый миг нашего общения давал мне надежду: «Может быть? Да, может!» А тут вдруг она все резко оборвала...
Минула неделя. Вдруг звонит Марина и приглашает на пикник. Насте всего месяц исполнился, но бабушка с дедушкой вызвались посидеть с ребенком и отпустили дочь развеяться.
Так получилось, что накануне ночью мы сидели у кого-то из общежитских на дне рождения и не подозревали, что за стеной разворачивается драма. Девушка нашего товарища решила объявить парню, что бросает его.
— Ты куда? — спросил тот, свесившись из окна.
— Ухожу.
— Ну, тогда я за тобой! —и сиганул с третьего этажа.
Слава богу, жив остался, только бедро сломал. И тут началось! Скорая, бессонная безумная ночь на допросе в отделении милиции. Открыли уголовное дело, а в девять утра мы с Маней и ее друзьями должны были встретиться на вокзале. Я не помнил ни вагона, ни расписания, но попал именно в ту электричку, именно в тот вагон и в то самое время. Невероятно!
Под Болшевом на берегу реки развели костер, жарили шашлыки, пели песни. Там и произошло объяснение. Набравшись храбрости, сказал Мане: «Как ты можешь меня прогонять? Я ведь тебя так люблю!» На следующий день вернулись к ней вдвоем. Марина в ту пору, поменяв квартиру, переехала в родительский дом. Они жили в одном подъезде: отец с мамой на четырнадцатом этаже, она на пятнадцатом в «двушке». Когда мы вошли, Людмила Сергеевна внимательно на нас посмотрела, потом взяла маленькую Настю на руки и передала Марине: «Все, забирайте ребенка, родители!»
Так началась наша семейная жизнь: Маня, маленькая Настя и я. Многие мои друзья допытывались: «Как ты мог? Что чувствовал?.. У нее же ребенок от другого мужчины!» Но никаких внутренних противоречий или душевных борений я не испытывал. Чужой ребенок не был для меня обузой.
Девятого мая после пикника вернулись к Мане, а через неделю я уже переехал к ней с вещами. Чего зря время терять? Мы же взрослые люди: мне двадцать четыре, ей двадцать шесть. Помните фильм «Обыкновенное чудо»: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен!»?
Так уж получилось, что романтический период у нас ужался до двух месяцев и пришелся на момент, когда Маня только-только родила. Но мы и на гастроли вместе ездили, и в компаниях успевали погулять... Когда нужно было куда-то бежать, спускали Настю к бабушке и дедушке.