Дворец милосердия
Парадокс: Николай Васильевич Склифосовский никогда не бывал в стенах учреждения, названного его именем. Однако его имя идеально воплощает идею, дух и назначение этого места.
Один провидец сказал: на территории НИИ скорой помощи имени Склифосовского сталкиваются, словно теплое и холодное океанские течения, потоки живой и мертвой энергии. Жизнь и смерть сражаются, ведя переменный счет...
У всякого намоленного места, пронизанного почти физически ощутимой мистической энергией, есть свой дух. У легендарного «Склифа» таких духов несколько — тех, кто при жизни все силы вкладывал в его развитие.
Аристократ и бывшая крепостная актерка, герои одной из самых пронзительных историй любви, пришли на это место первыми, потому что считали необходимым отдавать, а не брать. Прасковья Ковалева-Жемчугова, супруга графа Николая Петровича Шереметева, никогда не забывала своего происхождения и неустанно помогала нуждавшимся. Граф, боготворивший жену, поддерживал все ее начинания, подавала ли та милостыню на папертях или на Сухаревской площади, беспокоилась ли о приюте для нищих, просила ли господ о пожертвованиях. В 1803 году Николай Петрович, и без того прославленный меценат, направил письмо Александру I, выражая горячее желание «по христианским законам и патриотическому усердию построить в Москве странноприимный дом и богадельню для ста неимущих и увечных человек обоих полов и всех званий, а также бесплатную больницу на пятьдесят душ».
Первым правилом странноприимного дома значилось: «Оказывать помощь бедным и убогим, не спрашивая роду и племени». Бывший крепостной, а ныне известный архитектор, ученик Василия Баженова Елизвой Назаров взялся за работу, под его руководством трудились три крепостных архитектора Шереметева: Павел Аргунов, Алексей Миронов и Григорий Дикушин. Поначалу странноприимный дом на Сухаревке предполагался быть довольно скромным, но спустя два года после свадьбы Прасковья Шереметева умерла после тяжелых родов. Граф, желая увековечить любимую супругу в веках, велел кардинально пересмотреть проект. Теперь за Дворец милосердия, включавший богадельню и больницу, взялся великий Джакомо Кваренги.
Он открылся двадцать восьмого июня 1810-го. Граф, увы, этого дня не дождался — умер годом ранее, а странноприимный дом в народе быстро окрестили Шереметевской больницей. Ее пациентами стали бедные чиновники, отставные военные, священники, бесприданницы, обнищавшие мещане и бездомные — призрения были достойны решительно все, согласно тонкому различию, состоявшему всего в одной букве и отделявшему его от «презрения». Граф положил на счет богадельни огромную сумму — сотни тысяч, из которых в том числе давали приданое неимущим или осиротевшим барышням, оказывали помощь потерявшим работу, выкупали людей из долговых тюрем, хоронили нищих. Император своим указом освободил заведение от налоговых обязательств и обеспечил охраной.
С годами странноприимный дом все более превращался в больницу: осмотры, лечение, бесплатная амбулатория с выдачей лекарств и даже пособия больным при выписке. И все это разворачивалось в совершенно непривычных декорациях торжественного архитектурного шедевра — скульптур, колонн и портиков, белого мрамора и зеленого уральского камня. Даже самый потерявшийся и все потерявший в жизни бедняга в этих стенах чувствовал уважение к себе.
Весь ХХ век с его бурным началом отпечатался в истории этого места. Здесь применяли новаторские для своего времени технологии и техники — первые рентгеновские аппараты, физиотерапию, душ Шарко. Здесь располагался госпиталь для раненых всех войн, начиная с Отечественной 1812 года (более двух столетий в «Склифе» хранится история болезни князя Багратиона). Тут на соседних койках могли оказаться враги — французы и русские, красные и белые, примиренные болезнью, страданием и беспристрастным отношением врачей.
Революция внесла коррективы — с 1918 года никто уже не произносил красивого названия «Странноприимный дом». Церковь Живоначальной Троицы при больнице закрыли, а спустя год приняли судьбоносное решение, навсегда определившее «профиль» заведения: в 1919-м тут открыли Московскую городскую станцию скорой помощи. Еще через несколько лет появилось то самое название, которое известно каждому: в 1923 году в стенах бывшего шереметевского Дворца милосердия разместился Институт неотложной помощи, которому присвоили имя гениального ученого. Парадокс: сам Николай Васильевич Склифосовский никогда не бывал в стенах учреждения, названного его именем.
Сокращение «Склиф», как именуют больницу в обиходе, как ни странно, вполне правомочно с лингвистической точки зрения. Деда Николая по отцу звали Павлом Склифосом. Сын Василий добавил красивое окончание «-овский», когда крестился в православие.
Василий Павлович, обедневший мелкопоместный дворянин, служил письмоводителем, и жизнь била его, как гоголевского Акакия Акакиевича, буквально не давая продыху. Схоронив жену, вдовец воспитывал двенадцать детей, в эпидемию холеры младших отдал в одесский приют, а потом сам заразился и умер. Жила семья на хуторе Карантин близ Дубоссар — такое название ему дали, поскольку неподалеку размещалась карантинная станция для обеззараживания поступавших из-за границы в Херсонскую губернию продуктов (в этой конторе и служил Василий Склифосовский). На территории хутора имелся еще тыловой госпиталь для инфицированных военнослужащих. Вот на том хуторе двадцать пятого марта 1836 года и родился девятый ребенок Василия Павловича — Николай. В год его рождения отец с коллегами высадили у больницы в Дубоссарах дубовые саженцы — деревья эти стоят до сих пор. А вот дома Склифосовских давно нет — сожгли в Гражданскую.
Детство ли вблизи госпиталя и карантинной конторы, смерть отца и матери, первый ли опыт одиночества и отлученности в одесском сиротском доме — кто знает, что сыграло роль в выборе Николаем будущей профессии? Однако с ранних лет он знал, что хочет стать врачом. Окончив одесскую мужскую гимназию с серебряной медалью, поступил в 1855-м на медицинский факультет Московского университета. Жилось трудно, но Склифосовскому было не привыкать: еще в гимназии он подрабатывал частными уроками, а теперь получал крошечную стипендию от одесского благотворительного общества как сирота. Перечисляли ее, правда, с задержками, и бедный студент жил буквально впроголодь. Однако учился прилежно. К слову, на первой операции, где ассистировал (удаление аппендикса без наркоза), Склифосовский потерял сознание, не выдержав криков больного.
Университет Николай окончил с отличием и с официальной степенью лекаря отбыл в Одессу — работать в хирургическом отделении. Талант его, в том числе, надо полагать, организаторский, был всем очевиден настолько, что спустя всего несколько лет Николаю Васильевичу предложили возглавить городскую больницу, но он отказался: административная работа не манила, манила практика. Впрочем, попробовать себя на такой должности ему все-таки довелось почти сразу: когда в 1859 году выпускник университета ехал из Москвы в Одессу и заглянул в Дубоссары, его попросили заменить заболевшего главврача местной больницы. С чем Склифосовский с успехом и справился.