Александр Алешников. Взрослые дети
Самую, пожалуй, известную свою роль моя мама, Лилиана Алешникова, сыграла в картине "Взрослые дети" - молодой жены, по сути еще девчонки. А отец, Яков Сегель, двенадцатилетним запомнился в "Детях капитана Гранта". "А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер"* - звонко выводил его Роберт. Родители такими и были: романтичными, влюбленными в жизнь, смелыми, порой безбашенными.
*Автор слов В. Лебедев-Кумач
Мама легко, для удовольствия занималась спортом, играла на любых музыкальных инструментах и умела управлять всеми транспортными средствами, кроме космической ракеты и подводной лодки. Могла на Новый год, когда гулянье в компании приятелей-кинематографистов набирало обороты, а выпивка заканчивалась, вместе с подружкой актрисой Валей Малявиной на мотоцикле помчаться в магазин. Хулиганки!
У нас и бабушка гоняла до старости. Дочь с зятем, переживая за ее здоровье, даже разыграли кражу мотоцикла, сочинив, что воры ночью вскрыли гараж. Бабушка бросилась на «место преступления», туда подошел оперативник, согласившийся подыграть родителям, и заверил, что пропажу постараются найти. А до тех пор она везде ездила на мотоцикле — в булочную, в гости, в театр. Несколько раз милиционеры останавливали ее, принимая за девчонку: стройная фигура, модный комбинезон, кстати, самосшитый — она снимала шлем и патрульные столбенели, видя улыбающуюся немолодую даму.
Элеонора Александровна отличалась мушкетерским нравом, как-никак француженка. Ее семья до революции приехала в Баку, где отец налаживал работу лимонадного завода. Мой прадед увлекался авиацией и в Гражданскую помогал белым: летал на своем аэроплане на разведку. Его в воздухе и убили. В качестве компенсации за потерю кормильца власти выдали Виктории Францевне большие деньги — сто рублей, и городовой провожал до дому заплаканную вдову двадцати шести лет с четырьмя детьми.
Та собиралась увезти их в Америку: еще при жизни супруга богатые родственники прислали «пермиты», то есть разрешения на въезд, и билеты на пароход. Но выяснилось, что все это прадед за три дня до гибели проиграл в карты, и осиротевшее семейство осталось в Баку, куда вскоре нагрянули большевики. Из фамилии де Бендак прабабушка ради спасения себя и отпрысков убрала предлог, но оставались сложности: она плохо говорила по-русски и не имела никакой профессии. Единственное, что могла, — плести макраме и печатать на машинке, тем и стала зарабатывать.
Дочерей Виктория Францевна устроила в один из еще остававшихся девичьих пансионов. Три сестры занимались там вокалом, а Элеонора — балетом, потому что после ангины ей было запрещено не только петь, но и громко говорить. Дрыгоножка оказалась талантливой и в двадцать уже выступала в Москве, в Большом театре, правда в кордебалете.
Сцену оставила, когда забеременела от актера Петра Березова. Пришла к нему, мол, надо оформлять отношения, у нас будет ребенок, на что Березов ответил: «Это у тебя будет ребенок». Дамой бабушка была любвеобильной, мужикам нравилась невозможно, и один из поклонников, Лазарь Алешников, тут же позвал ее замуж. После рождения дочери Элеонора Александровна больше ни разу не танцевала в спектаклях, объясняя тем, что «из-за Лилечки не могла себе этого позволить». Позже устроилась преподавать в балетном училище при Большом, и одной из ее учениц стала юная Майя Плисецкая.
Лазарь Ефимович воспринимал мою маму как дочь, с родным отцом она почти не общалась. Березова я видел в детстве всего раз, он смешно появился в нашем доме. Звонок в дверь, открываю — пожилой крепкий человек. Спрашивает:
— Ты кто?
— Саша.
— Мать где?
— На кухне.
Незнакомец отодвинул меня и направился в глубь квартиры. Я испугался: отец в командировке, мы с мамой вдвоем, вдруг это грабитель?
Спешу за ним и слышу голос матери:
— Ты чего?
— Да я тут... водочки принес, выпьем?
Оказалось, ее папа, решил с дочерью посидеть. Посидели. Мать:
— Ну, иди.
И он ушел. Только спустя много лет, уже взрослым, я вновь услышал о Петре Березове. Мне передали, что мама просила перезвонить. Набираю номер, в трубке мужской голос: «Администрация Донского кладбища». Узнав, кто я, позвали мать, я понял, что она выпила и плачет: «Саша, дедушку твоего похоронили... Забери меня отсюда». Приезжаю, вижу зареванную маму и двух девчонок: ноги от ушей, каблучищи, платья в облипку. Девки тоже льют слезы: «Это подруги твоего дедушки». А тому было уже за семьдесят. Такие вот у нас люди в семье — моложавые, неугомонные.
Мать росла шпаной: мастерила рогатки, стреляя потом в своей женской школе, или, привязав катушки к тапочкам, дефилировала по классу «на каблуках», а то могла нарисовать хулиганскую картинку и спеть матерную частушку. Училась на тройки-четверки. Бабушку вызывали в школу, и мама напрягалась, но не потому что боялась разноса.
Представьте себе послевоенные годы, ту бедность, серость, а Лазарь Ефимович, главный инженер завода, прилично обеспечивал семью, и бабушка носила шубку, туфли на шпильках, американские чулки со стрелками. Красавица с балетной походкой, громко смеявшаяся, бурно жестикулировавшая, всегда накрашенная и одетая как в заграничных фильмах! Когда мать Лили появлялась в школьных стенах, девочке от смущения хотелось куда-нибудь спрятаться.
Чувство это не покинуло ее и в театральном училище. Их квартира в центре была хоть и однокомнатной, но сто пятьдесят квадратных метров, этакая современная студия, поэтому туда часто заваливались мамины однокурсники. Кстати, сначала мать пошла во ВГИК, но Тамара Федоровна Макарова, уж не знаю почему, резюмировала: «Деточка, ты никогда не будешь сниматься в кино».
Отправилась в Щукинское, и ее приняли. Училась с Василием Лановым и Василием Ливановым, дружила с ними и с Георгием Юматовым. Собирая в доме компанию, Лиля заранее просила мать уйти — та принималась что-нибудь артистично рассказывать гостям, брала гитару и пела, короче, вела себя довольно темпераментно, и дочь ее стеснялась.
Бабушку я, поскольку родители в годы моего детства постоянно снимались, узнал раньше, чем их. Она учила меня французскому и верховой езде, попросив на даче деревенского конюха:
— Иван Фомич, покажите Саше, как надо гарцевать красиво.
— Лор, да я сам не умею.
— Ну посадите его в седло, остальное подскажу.
Задумав на юге обучить меня плаванию, пошла к спасателю, дала ему три рубля, мужик вывез меня в открытое море и выкинул из лодки. Пришлось барахтаться, но плыть. А вот на мотоцикл бабка меня не сажала ни разу, даже не знаю почему, и — ханжа! — от выпивки отговаривала: «Не пригуби!»
На свою мать, капризную, яркую, шумную, ревнивую, Лиля совсем не походила. Макияжем пользовалась сдержанно — чуть-чуть тронет ресницы тушью, губы помадой, и все. Одевалась неброско, скорее элегантно. Флиртовать тоже не любила в отличие от бабушки, которую я, уже взрослым, однажды в шутку назвал бранным словом из пяти букв, а она, хитро прищурившись, подтвердила: «Да!» Молоденькая Лиля в отношениях с противоположным полом недотрогой была и скромницей.
И вот в 1956-м, в двадцать один год, ее, уже прославившуюся работой в фильме «Они были первыми», утвердили на роль два режиссера. Это были Яков Сегель и его друг еще со ВГИКа, где он учился у Сергея Герасимова, Лев Кулиджанов. Мама поехала на целину сниматься в их картине «Это начиналось так...».
Папа принялся отчаянно за ней ухаживать. Он был красивым, обаятельным, талантливым, высоченным мужиком, еще и фронтовиком. К тому времени уже не единожды женатым. Первый раз — во время учебы в студии при Театре имени Моссовета на звезде женской половины труппы Нелли Молчадской. Они то сходились, то расходились, в итоге расстались, говорят, из-за того, что оба отличались крайне неуступчивым характером. Нелли, по словам знавших ее, страдала.
Потом у папы случился брак с дочерью его армейского начальника, причем продлился всего дней десять. Молодожен переехал в генеральскую квартиру, но после первой ночи в роскошных интерьерах стал свидетелем такой сцены: супруга бросила грязную ложку и капризно велела прислуге, чтобы помыла. Отец ударил кулаком по столу и крикнул жене: «Встать!» Обалдевший генерал приказал зятю немедленно убираться из дому, что папа с удовольствием и сделал. Создать семью он пытался и с актрисой Натальей Архангельской, но тоже не сложилось: они недолго прожили вместе.
Лилей отец увлекся не на шутку, та же называла его на «вы» — все-таки режиссер, к тому же она была моложе на двенадцать лет. Тогда папа надумал поразить девичье воображение каким-нибудь удалым поступком и совершил в итоге пацанью глупость. Возле съемочного лагеря стояла на приколе его «победа», которую доставили с помощью волокуши, прицепленной к трактору, и вручную сгрузили. Вокруг — сплошной чернозем, по которому и трактор-то не всегда пройдет, но неожиданно ударили морозы, земля подмерзла, и отец пригласил маму покататься.
Она решила уступить этому пижону в белой рубашке и с «победой» в глухой степи. Катались так увлеченно, что опустилась ночь и бензин закончился в нескольких километрах от палаточного киногородка. Папа собрался идти туда за грузовиком. Вдруг они увидели в свете луны тени. Волки! Мама упрашивала подождать в машине до утра.
Отец признавался мне потом, что очень хотел провести ночь с возлюбленной, но понимал, что может получить отказ и потерять эту девчонку раз и навсегда. Тогда в нем проснулся смельчак и авантюрист. Сказав, чтобы ждала внутри, где было еще не слишком холодно, папа намотал на руку куртку, взял привезенный с войны штык и вышел наружу. Потом смеялся: «По дороге я с волками даже разговаривал». Вернулся на тракторе и дотащил машину с любимой до лагеря.