Нужно ли спасать ООН
Свой юбилейный год ООН встретила с колоссальным грузом нерешенных проблем. Нет никаких гарантий, что эта архитектура международного диалога сможет и дальше держаться под его весом. Но, может, пора принять новую реальность?
Более 170 обращений от глав и представителей самых разных стран мира — это рекорд для Генеральной Ассамблеи ООН, которая собралась в этом году в 75-й раз. Правда, все они были записаны на видео и заблаговременно отправлены в штаб-квартиру в Нью-Йорке. Потому что пандемия. И это еще одна особенная черта юбилейной сессии ООН.
Не было традиционных экспертных панелей, двусторонних, многосторонних и кулуарных встреч. Не было и суеты ооновских клерков в коридорах штаб-квартиры. В зале Генассамблеи — строго по одному представителю от каждой страны. В масках, на почтенном расстоянии друг от друга, в компании расставленных боксов с антисептиками.
Все это выглядело как буквальная реализация метафоры той политической дистанции между ведущими странами мира, которая столь заметно увеличивалась в последнее десятилетие. Даже официозная риторика парадных выступлений на этот раз была вытеснена на экран, подчеркивая обстановку глобальной отчужденности.
Впрочем, тему отчужденности охотно развивали и дистанцированные друг от друга участники сессии. Канцлер Германии Ангела Меркель и турецкий лидер Реджеп Эрдоган говорили о необходимости реформирования Совбеза ООН — каждый на свой лад. Украинский президент Владимир Зеленский припомнил «оккупацию Крыма и вооруженную российскую агрессию на Донбассе». Представитель Франции Эммануэль Макрон осудил «применение химического оружия» и призвал Москву дать исчерпывающее объяснение инцидента с оппозиционером Алексеем Навальным. Никакой единой картины мира.
Полностью политизированной оказалась и самая больная тема — пандемия коронавируса. Конечно, благодаря выступлению Дональда Трампа, в чем его поспешил обвинить венесуэльский коллега Николас Мадуро. Львиную долю своей речи американский президент посвятил обвинениям в адрес Китая — страны, которая, по мнению Трампа, должна ответить за то, что «выпустила эту чуму в мир», а в придачу к этому еще и регулярно «сбрасывает миллионы и миллионы тонн пластика в Мировой океан» и «уничтожает огромные участки коралловых рифов».
В целом было понятно, что адресатом выступления Трампа стало не мировое сообщество, а американский избиратель, для которого глава Белого дома вдобавок к антикитайским лозунгам еще раз продемонстрировал масштаб своих миротворческих достижений на Ближнем Востоке. «There is no blood in the sand. Those days are, hopefully, over» («Не будет больше крови на песке. Надеюсь, времена [войны на Ближнем Востоке] миновали»), — изящно резюмировал список своих восточных заслуг 45-й президент США.
Лидер Китая Си Цзиньпин, в свою очередь, призвал мир отказаться от политизации как пандемии, так и поиска вакцины от COVID-19. И продемонстрировал традиционное осторожное миролюбие, отметив, что КНР не намерена развязывать новую холодную войну с США, «образуя Великий разлом». А в придачу к этому даже заверил, что через сорок лет его страна достигнет «углеродной нейтральности». Такое заявление китайской стороны, надо сказать, тоже прозвучало впервые.
Речь российского президента — восьмая по списку — оказалась подчеркнуто деловой и спокойной. Владимир Путин указал на важность сохранения права вето для постоянных членов Совбеза ООН и приверженность тому миропорядку, который был достигнут после Второй мировой войны. А также выступил с инициативой смягчения санкционного режима ввиду глобальной экономической рецессии — через «введение так называемых зеленых коридоров, свободных от торговых войн и санкций».
Не оставил без внимания президент и российскую вакцину «Спутник V», которую он на безвозмездной основе предложил для сотрудников ООН. К сожалению, этот жест вряд ли способен остановить новую антироссийскую волну, поднятую рядом западных стран в связи с событиями в Белоруссии и кейсом Навального. Тем не менее Путин выдерживает линию на деэскалацию. Важно провести объявленную еще в Иерусалиме очную встречу всех членов «большой пятерки», чтобы обсудить контуры распадающегося миропорядка. Площадка ООН больше не предоставляет механизмы для поиска компромиссов.
Спасти мир от ада
Конечно, было бы неправильно говорить об ООН в контексте этого юбилея исключительно скептически. Как заметил Даг Хаммаршельд, Генеральный секретарь ООН в 1953–1961 годах, «ООН создавалась не для того, чтобы привести человечество в рай, а для того, чтобы спасти его от ада». И в каком-то смысле эта, безусловно, основополагающая задача организации все еще выполняется. Не говоря уже о множестве иных ее заслуг.
Например, в организации проводят регулярные исследования, которые помогают определять глобальные модернизационные треки, ведут постоянный мониторинг локальных проблем на земном шаре, собирают уникальные статистические базы. Иначе говоря, ООН — это не только самая значимая площадка, поддерживающая принципы международного права, но и своеобразный «мозговой центр» планеты, диагностирующий самые болезненные точки ее «тела» и формулирующий глобальную повестку — так называемые «Цели развития тысячелетия» (ЦРТ).
Однако, несмотря на все заслуги, удельный политический вес этой организации становится все менее значимым. Это заметно хотя бы по тому, что для самых острых региональных конфликтов — будь то сирийский, украинский, ливийский или вновь недавно вспыхнувший греко-турецкий, — мировые лидеры так пока и не смогли найти эффективные механизмы деэскалации на площадке ООН.
Резолюции Генеральной Ассамблеи все чаще принимаются «вхолостую» и просто игнорируются теми, кому они адресованы. А если кому-то нужно кого-то бомбить, то делается это давно уже без запроса соответствующей санкции Совбеза. Миротворческие операции ООН крепко зарифмовались с хаотичностью и избирательностью. Достаточно вспомнить, чем закончились такие инициативы по индо-пакистанскому конфликту, Кипру или Западной Сахаре.
Между странами «большой пятерки» давно уже нет единства. Его не было по косовскому конфликту, вторжению в Ирак, войне в Грузии, распаду Ливии. Ни по Сирии, ни по Крыму, ни по Востоку Украины, ни по статусу Гонконга и Тайваня. Право вето, которым регулярно пользуются США, Россия и Китай, только консервирует копящиеся проблемы. Да и в целом звучащая на заседаниях Генассамблеи риторика в последние годы исполнена конфронтационного накала и как никогда далека от примиряющей тональности.
Можно констатировать, что забюрократизированный институт международной стабильности и безопасности оказался неспособен хоть как-то купировать болезненную ломку миропорядка — от однополярности времен окончания холодной войны к современной полицентричности. Причин тому много, но, быть может, самая главная — несоответствие модели, которая была заложена в основу организации 75 лет назад, тому, как устроен мир сегодня.
«Нужно понимать, что проблемы ООН — это, по сути, следствие глобальной политической турбулентности с ее растущим экономическим протекционизмом и региональной деглобализацией. То есть когда мы говорим о неэффективности этой площадки, на самом деле указываем на более глубокую проблему современного расшатывающегося миропорядка», — замечает Ольга Новикова, заведующая отделом Европы и Америки Центра научно-информационных исследований глобальных и региональных проблем ИНИОН РАН.
По словам эксперта, наличие этих глубинных конфронтационных линий особенно ясно стало заметно во время пандемии. «К тому же произошли и значимые поколенческие изменения. Ведь ООН создавали непосредственные участники войны, то есть люди, которые понимали всю трагедию произошедшего и потому поставили перед собой конкретную цель сохранения глобальной безопасности. Можно сказать, что для них это была выстраданная задача. Сегодняшних политиков практически ничего уже не связывает с событиями тех лет».
Немаловажным оказался и фактор значительного увеличения государств, главным образом в результате процесса деколонизации. Если в 1945 году в ООН входила 51 страна, то сегодня уже 193. Это, очевидно, привело к тому, что к представительности Совета Безопасности возникают вопросы. Критики, например, негодуют, почему к пяти постоянным членам Совбеза, получившим это место в статусе стран — победительниц во Второй мировой войне, не могут присоединиться Япония и Германия, которые по своему экономическому могуществу давно уже опережают некоторых членов этого «клуба»? Или почему в Совбез не может войти Индия, уже подбирающаяся по количеству населения к Китаю? А есть еще и никак не представленные в Совбезе Латинская Америка и Африка. Ясно, что такая архитектура ООН — очень разные реалии минувшего века и нынешнего — приводит только к коррозии и без того расшатанной конструкции мировых отношений.
Наконец, эволюцию деятельности ООН неправильно рассматривать с фокусом только на одну эту организацию, считает Татьяна Мешкова, директор Центра компетенций по взаимодействию с международными организациями НИУ ВШЭ: «Мы видим, как эволюционирует система глобального экономического регулирования, частью которой является ООН. Но ООН уже не единственная организация, ответственная за глобальную повестку. Система ООН достраивается системой региональных экономических объединений, которых становится все больше, и системой других межправительственных и транснациональных объединений наподобие БРИКС. То есть сформировалась система «распределенной ответственности» за решение глобальных проблем, но у нее нет центра. Поэтому в этой системе ООН должна играть бол8 ьшую координирующую роль, чего пока мы не наблюдаем».
Можно ли спасти ООН
Все последние годы вопрос о назревшем реформировании ООН поднимался не раз. Предложений было выдвинуто много. Однако если взглянуть на них пристальнее, становится ясно, что перспектив консолидированного решения как не было, так и нет. Просто потому, что отсутствует единая платформа для консенсуса. Условно, одно крыло ООН пытается продлить существование принципа однополярности, а другое лоббирует установление более лоскутного мирового пространства. И именно здесь ООН искрит особенно сильно.
Скажем, предложение Франции, сделанное еще в 2013 году, отказаться от применения вето — одной из основных «несущих конструкций» Устава ООН — пятью постоянными членами СБ ООН в ситуации, когда совершаются «массовые преступления», создает коридор неопределенности с точки зрения интерпретации тех самых «массовых преступлений». Например, в свете той же сирийской войны, когда Россия и Китай не позволили Европе протащить через ООН нужные ей решения. Стороны диаметрально по-разному определяют ответственность за происходящее в Сирии. И хотя бы поэтому едва ли одна из пяти стран добровольно откажется от права вето.
Более того, даже если и удастся договориться и отказаться от ветирования в определенных случаях, никто не сможет гарантировать исполнение принятых резолюций. Их общеобязательность давно уже стала деланной, особенно в свете усиления значимости той же площадки G20. А если имплементировать механизмы, усиливающие принудительность решений Совбеза, например с помощью экономических санкций или временного лишения того же права вето, то пострадавшие члены «пятерки» тут же заявят о посягательстве на суверенитет и жизненные интересы конкретной страны.
Проблематично и увеличение числа непостоянных членов Совбеза с десяти до 25, а «пятерки» постоянных членов — до девяти за счет предоставления окончательной «прописки» четырем странам — Германии, Бразилии, Индии и Японии. Можно предположить, что Россия, скорее всего, выступит против членства Германии и Японии, а, например, Китай — против Японии и Индии.
Кроме того, голосование постоянных членов Совбеза ООН все же должно быть более или менее автономным. Вхождение же вассально зависимых от США Германии и Японии очевидно девальвирует деятельность всего совета как такового. В целом увеличение числа как постоянных, так и непостоянных членов Совбеза вряд ли придаст его решениям последовательности и единства.
Есть и иные предложения — институционального порядка. Например, наделить большими полномочиями Секретариат ООН или же отдать часть полномочий парализованного Совбеза Генеральной Ассамблее. Однако любое перераспределение полномочий, скорее, будет способствовать нарастанию конфронтации со стороны той же «большой пятерки», что может привести к полному демонтажу всей организации со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Именно поэтому вопрос, возможно ли спасти ООН, в первую очередь должен быть обращен к глобальной элите и ее возможности выступить консолидированно. Ее готовность принять полицентричность сложившегося миропорядка или желание держаться за однополярность всеми правдами и неправдами будет прямо конвертировано в способность главной международной организации измениться в соответствии с логикой la longue duree (фр. «время большой длительности»), по Фернану Броделю, то есть путем нравственного поступка, жертвуя сиюминутным ради всегда более значимой глобальности. Тем, кто основал ООН 75 лет назад, это удалось под диктатом ужаса Второй мировой войны. Сегодня это нужно сделать, опершись на что-то еще.
Впрочем, сегодня уже не кажется, что потеря ООН своего прежнего авторитета и доминанты в вопросах международной безопасности ведет к глобальной катастрофе и подрыву миропорядка, а самое главное, усиливает риски мировой войны. Вместе с хаотичной многополярностью, пришедшей на смену биполярности и недолгой американской однополярности, конструируется новый мировой порядок. Государства пытаются нащупать новые опоры, новые каналы для диалога и сотрудничества. Скорее это происходит на региональном и даже на соседском уровнях — так надежнее, ведь даже G20 или БРИКС остаются институтами, лишенными значимых полномочий. И конечно, показателен пример Евросоюза, испытывающего грандиозные интеграционные проблемы, несмотря на все, казалось бы, имеющиеся исторические и географические условия для дальнейшего развития. Если такие наднациональные гиганты не пользуются доверием участников, что тогда говорить об ООН. Двусторонние отношения крепче, хотя их до сих пор приходится вести в тени больших игроков.
Все это лишний раз подчеркивает, что за сохранение ООН в любом качестве надо бороться всеми силами. Пусть уже не в качестве ядра мировой системы безопасности, пусть! В нынешнем геополитическом безвременье, чреватом постоянными кризисами и столкновениями, важно сохранять любые платформы для межгосударственного диалога. Тем более если они имеют статус живого памятника послевоенной воли к мирному сосуществованию. В этом смысле консерватизм России и Владимира Путина понятен и наверняка будет поддержан большинством стран. Но, к сожалению, не всеми мировыми лидерами.
Фото: Justin Lane/Epa
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl