Антрополог и исследователь смерти Сергей Мохов о том, как в российском обществе заговорили о смерти, и о том, каково это — профессионально ее изучать
Антрополог Сергей Мохов сейчас главное публичное лицо death studies в России. Его отправная точка — феномен смерти: исследования похоронной индустрии и обрядов, восприятия горя и утраты обществом, история идей в этой области. Мохов издает журнал «Археология русской смерти» и написал книгу «История похоронной индустрии. От средневековых погостов до цифрового бессмертия», выдержавшую несколько переизданий. Сейчас на полках книжных магазинов появилась вторая книга Мохова — «История смерти. Как мы боремся и принимаем» (фрагмент выходил на Esquire.). Мы поговорили с Моховым о том, как сформировались представления современных россиян о вечном, и о том, почему, говоря о смерти, мы подразумеваем жизнь.
О чем мы на самом деле говорим, когда говорим о смерти
Когда мы говорим о смерти — мы говорим о жизни. В большей степени о политике, социальном устройстве, справедливости и так далее. На мой взгляд, интерес образованной публики в России к теме смерти связан с тем, что смерть очень хорошо оттеняет разговоры о человеке, о субъекте, о политике. Ведь когда мы говорим об эвтаназии — мы говорим о политике; когда мы говорим о горевании — мы говорим о политике; когда мы говорим о бессмертии — мы тоже говорим о политике. Мы говорим о человеке — имеет человек право на добровольный уход из жизни или не имеет, добрая или злая природа у человека, нужен ему контроль или не нужен. Речь именно об этом, а не о каких-то прикладных вещах.
О разрушении монополии на разговор о смерти
Русскоязычный человек часто стоит в немного колониальной позиции, он вынужден с открытым ртом смотреть, а что там якобы на каком-то умудренном Западе говорят. Можно признаться, что в случае разговора о смерти это действительно в какой-то степени так. Мы находимся в немного такой не то чтобы догоняющей позиции, но более переходной. Старый язык разговора о смерти — монопольный — уже отошел, а нового языка нет. Раньше говорила церковь, потом о смерти пыталась говорить партия — у нее это очень плохо получалось, сейчас о смерти может говорить самое огромное количество людей. Это здорово, значит, они конкурируют, и в этой конкуренции рождается какое-то осмысление этого недосягаемого для нас опыта. Разговор о смерти — хорошая отправная точка для общественной дискуссии.
О том, как хосписное движение связано с политикой
Во всем мире хосписное движение зарождалось и развивалось как часть new social movement — низовых социальных движений. Этот процесс связан с ростом тем феминизма, благотворительности, социального государства, борьбы за права человека, гуманизма и так далее. Каждый человек имеет право не быть униженным болью, не быть униженным отсутствием гигиенических возможностей, отсутствием выбора питания. Смерть не должна быть унизительной.
В России эта идея была завезена с распадом СССР — Виктором Зорзой и некоторыми другими активистами. И что любопытно — бум в движении, колоссальный приток активистов произошел после провала протестов 2011 года. Про это пишут очень много социологов — про уход активистов в благотворительность, в низовые проекты, переходят к так называемой практике малых дел, или практике реальных дел. Условно говоря, Путина можно победить, когда идешь красить лавочки во дворе. Отсюда вырастает активизм последних десятилетий, начиная от Шиеса, свалок, вырубки парков и так далее. И вот какая-то часть активистов ушла не в урбанизм, троллейбусы, лавочки и велосипедные дорожки, она ушла в паллиативное хосписное движение, так как хосписное движение очень хорошо совпадает с тем, чтобы заниматься политикой под видом социального действия, социальных услуг.
Вроде вы занимаетесь паллиативной помощью, а на самом деле вы все время актуализируете проблему достоинства, проблему прав человека, необходимость милосердия — очень политических установок. Это появилось потому, что трансформировалась европейская и американская политика. До России это постепенно докатывается, неудивительно, что хосписные активисты — это активисты, имеющие, на самом деле, очень четкую политическую позицию.
В конце года про это у меня выйдет англоязычная статья в британском журнале Mortality, посвященном смерти и умиранию, где я рассказываю непосредственно о хосписном движении в России.