«Кто богат детьми, богат и любовью, а любовь всего светлее»: Н.М. Карамзин – отец семейства
Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) известен прежде всего как «первый наш историк и последний летописец», создавший монументальный труд – 12‑томную «Историю государства Российского», благодаря которой для его просвещенных современников древняя русская история была открыта, «как Америка – Колумбом». До того, как он «постригся в историки», он был профессиональным журналистом, издателем, писателем, путешественником, реформатором русского языка – именно эти ипостаси его личности, как правило, и попадают в поле исследовательских интересов ученых. Однако, как справедливо отмечал социолог и антрополог И. С. Кон, «едва ли не самая главная мужская роль и идентичность – отцовство». Для Карамзина благополучие родных и близких, любовь к супруге и здоровье детей наряду с творческой работой составляли главные ценности бытия. В письмах друзьям он не уставал повторять, что ведет «жизнь семейственную».
Николай Михайлович жил в эпоху, когда традиционный стиль отцовства, основанный на жесткой иерархии в распределении семейных ролей, безоговорочном подчинении воле родителей и незыблемом авторитете отца, стал в дворянских семьях постепенно эволюционировать в сторону более мягких и партнерских отношений между супругами, дружеских и доверительных – между родителями и детьми. Большую роль в этом сыграло влияние идейного климата Просвещения, в частности, сочинений Ж.-Ж. Руссо. Его роману «Эмиль, или О воспитании» Карамзин дал высокую оценку.
В молодости будущий историк был привлечен известным просветителем Н. И. Новиковым к выпуску первого детского журнала в России, выходившего в качестве бесплатного приложения к газете «Московские ведомости », – «Детского чтения для сердца и разума». По отзывам современников, это издание «было едва ли не лучшею книгою из всех, выданных для детей в России».
Чтение классиков просветительской мысли, любивших размышлять о воспитании, и собственный опыт написания текстов, рассчитанных на детское восприятие, возможно, в определенной мере повлияли на формирование будущих отцовских практик самого Карамзина. За два года до своей первой женитьбы он писал брату: «Радуюсь, что любезные наши братья не теряют времени и запасаются детьми. Говорят, что отцом быть приятно, и я верю». А может быть, решающую роль в его поведении как мужа и отца сыграли индивидуальные черты его личности – сострадательность, верность в своих привязанностях, нелюбовь к ссорам, умение вести диалог с молодежью.
Как писал его воспитанник князь П. А. Вяземский, «Карамзин создал себе мир, светлый и стройный, посреди хаоса, тьмы и неустройства». В основании этого мира была семья, частная жизнь, в которой писатель мог чувствовать себя свободным и независимым, любимым и понятым близкими людьми. В одном из писем брату Карамзин заметил: «Жизнь мила, когда человек счастлив домашними и умеет заниматься без скуки ». Пережив в молодости несколько любовных увлечений, когда, по словам Карамзина, «жить и любить было для меня одно», он в 1801 году, в возрасте 34 лет, женился на Елизавете Ивановне Протасовой, с которой его связывало давнее знакомство: «13 лет знаю и люблю», – писал он о своей супруге. Стихотворение «К Эмилии», посвященное жене и напечатанное в издававшемся Карамзиным журнале «Вестник Европы», передает атмосферу их семейного счастья, основанного на сходстве характеров, увлечений, взаимоуважении и искренней любви:
«Сказав, что всякий день, с начала до конца, Мы любим быть одни; что мы друг другу верны Во всех движениях открытыя души; Сказав, что все для нас минуты хороши, В которые никто нам не мешает вольно Друг с другом говорить, друг друга целовать, Ласкаться взорами, задуматься, молчать; Сказав, что малого всегда для нас довольно; Что мы за всё, за всё Творца благодарим, Не просим чуждого, но счастливы своим…»
Милая, прекрасно образованная, преданно любившая Н. М. Карамзина, Елизавета Ивановна вышла за него в 33 года, отвергая до этого все другие предложения о браке. Когда родилась их дочь Софья, радостный отец писал своему другу И. И. Дмитриеву: «Выпей целую рюмку вина за здоровье матери и дочери. Я уже люблю Софью всею душою». Через месяц после рождения девочке привили оспу.
Однако слабое здоровье Елизаветы Ивановны не вынесло родов, и вскоре она скончалась. Супруг очень тяжело переживал потерю. Обычно дворянские девочки, матери которых рано умирали, не оставались с отцами, а отдавались в семьи родственников или знакомых, где воспитывались их сверстницы. Карамзин оставил малышку на собственное попечение.
Вынужденный в одиночестве нести бремя моральной ответственности за преодоление ребенком опасного периода младенчества, Карамзин постоянно волновался о здоровье дочки: «Сонюшку люблю без памяти; но эта любовь есть теперь для меня не радость, а страх: не смею и думать, чтобы я имел утешение видеть ее большую». Высокая детская смертность была обыденным явлением в те времена во всех сословиях. Карамзин повторял из письма к письму: «беспрестанно боюсь и ее лишиться». Особенно тревожило его появление у Сонюшки зубов. «Боюсь того времени, как у ней пойдут зубы; это всегда сопряжено бывает с болезнями», – со знанием дела писал Карамзин брату. А когда ребенку исполнился годик, радостно сообщил: «Племянница ваша, слава Богу! здорова и имеет два зуба». Не обошла стороной Карамзина и проблема с кормилицей: «К несчастию, мне должно было прежде времени отнять ее от груди, для того, что господин кормилицы моей услал ее в деревню. Она [Сонюшка] очень тосковала и плакала». Старый слуга Карамзиных Лука вспоминал впоследствии, как справлялись они с ребенком: «мы Сонюшку посадим на коврик, покормим ее кашкой; она у нас прыгает, такая веселенькая».