Из почвы в почву
«Калина красная»: как можно вернуться в крестьянский мир
Пятьдесят лет назад, 25 марта 1974 года, в советский прокат вышла «Калина красная» Василия Шукшина — вершинное произведение почвеннического направления в советском искусстве, кажущееся прямолинейным, но на деле скрывающее удивительно тонкое понимание самой работы кинематографа.
Писательские опыты кинематографистов, как и режиссерские опыты литераторов, редко бывают особенно удачны. Обычно это эксперименты, после которых художник возвращается к своему основному делу. Василий Шукшин — исключение. При жизни он воспринимался как в равной мере прозаик и режиссер; одно не заслоняло другого. Впрочем, спустя десятилетия шукшинская проза, несмотря на все остроумные находки, кажется немного аляповатой. С фильмами же ровно наоборот: растворение почвеннического контекста, в котором они рождались, проявило их подлинный масштаб. В кино Шукшину удавалось то, к чему в литературе он лишь приближался. Эта неравномерность удачи требует объяснения.
Материалом и объектом всего искусства Шукшина был народ. Он сам культивировал образ художника от сохи — в вечных сапогах, с брутальной усмешечкой, ужимками и повадками, фраппировавшими столичную богему. В представлениях советской культуры 1960–1970-х, по крайней мере, той ее ветви, к которой принадлежал Шукшин, народ, крестьянство — носитель некоей подлинности, недоступной городской культуре. Новое открытие этой исчезающей подлинности и было темой писателей-деревенщиков. Однако Шукшин, самый талантливый из них, кажется, знал, что избранные средства не вполне подходят для ее решения.
Деревенщики были традиционалистами, но в рамках конвенций советской печатной прозы. Они старалась держаться слегка обновленного и обобщенного стиля русской классики XIX века. Стиль этот предполагает определенный взгляд на народ — взгляд сверху вниз, от просвещенных к просвещаемым; пусть даже этически последние и стоят выше первых. Если таким образом пишет автор крестьянского происхождения, он ломает себя, культивирует в себе инстанцию интеллигентского внешнего взгляда. Выходит неизбежно искусственно.
С кино все по-другому. В отличие от литературы, у кинематографа нет настоящей традиции. Он — самое современное искусство, искусство больших городов, по определению чуждое миру деревни. Если писатель с блокнотом и ручкой может пристроиться на сеновале и вообразить себя работающим в гармонии с природой, то кино — вещь, исключающая гармонию в самом своем производстве, как институционально (оно требует множества конфликтов, социальных интеракций), так и технически. В нем нет ничего естественного.