Конец прекрасной эпохи
Адвокат Добровинский в каждой истории режет по живому, но в этот раз — со всеми подробностями.
Послушай, раз в жизни ты можешь помочь другу детства? Этот голос я узнаю, даже если его хозяин будет молчать. Толя Кацман — заслуженный еврей-тысячник (один еврей-идиот на тысячу умных, по меткому выражению моей мамы) — был действительно другом детства. Когда нам было по семь лет, мы мелко хулиганили на 14‑й станции в санатории «Октябрь», директором и главврачом которого был мой дальний родственник, и убегали на лиманы, заставляя мою маму нервничать. В один из таких дней Толик скоммуниздил пачку сигарет Philip Morris у моего дяди, и, чтобы выгородить товарища, я взял вину на себя. Все всё понимали: Анатолий был из благополучной семьи аферистов, его папу и маму, а также их родителей вместе с многочисленными родственниками периодически сажали в тюрьму, но они оттуда благополучно и довольно быстро выходили на свободу.
Из педагогических соображений меня ругали при товарище, чтобы ему было стыдно. Толику было стыдно, но не очень. В конце концов мне купили мороженое и какую-то игрушку, а Толика, чтобы утихомирить сигаретную вонь изо рта и чтоб неповадно было, накормили касторкой. Однако на следующий день Кацман выступил с новой инициативой: — Я поговорил с папой, и он сказал, что если у тебя в семье такой расклад пасьянса, то у вас спокойно можно украсть что-нибудь посущественнее. Тебе за это все равно ничего не будет. Как тебе мысль?
С тех пор я и несу на себе этот крест, вернее, согласно нашему вероисповеданию, не крест, а шестиконечную звезду.
В середине семидесятых наши пути разошлись. Толик с родителями и остальными родственниками с купленными дипломами зубных врачей и нейрохирургов эмигрировал в Германию. Мне пришлось переехать из Москвы в Париж, к маме. Через пару лет Кацмана арестовали уже в Берлине, а я поступил в институт в Фонтенбло. Все последующие годы герр Кацман постоянно попадал в какой-то глубокий и среднего уровня дрек («дерьмо» на идише. — Прим. автора), откуда мне приходилось его вытаскивать. Несмотря ни на что, мы были близкими друзьями.
— Слушай, гений адвокатуры, у меня масса хороших новостей и одна немножко плохая. С какой начать? — С плохой. Тебе нужны деньги? — Нет, это для тебя не новость. Я хочу сказать тебе за плохую: я не обрезанный. — Ты только сейчас внимательно рассмотрел свою недвижимость? — Это долгая история. Но так и быть, если ты хочешь, расскажу. За месяц до того, как я родился, папа проиграл дедушке в деберц крупную сумму денег и не хотел отдавать. Бабушка имела в Одессе кое-где-надо связи, и папу закрыли на год. Дед назначил день обрезания внука у раввина в местной синагоге и даже обещал заплатить, но мама, чтобы сделать своему папе обратку за мужа, ребенка на это дело не отнесла. Тихо и громко шли мои вырванные годы, и я спокойно жил, как все гои. Но вот теперь в Германии с их демократией и иммигрантами стало совсем нишгит («нехорошо» на идише. — Прим. автора), и я решил переехать на совсем доисторическую родину — в Москву.
— И что? Тебя попросили на паспортном контроле что-то предъявить? Вместо визы? — Да, но эффекта это не вызвало. Вопрос за другое. Я нашел у вас потрясающую и очень денежную работу: менеджером старого еврейского кладбища! Что ты на меня смотришь, как Сталин на Троцкого? Ты не видишь парнус («заработок» на идише. — Прим. автора)? Я вижу и за себя, и за тебя тоже. На кладбище уже нету места. Но все хотят прилечь именно там. И за это готовы платить большие деньги. Как будто они оттуда встанут вне очереди первыми. А я придумал гешефт! Еврейских жмуриков можно класть ярусами. Как в Большом театре: партер, бельэтаж, первый ярус, второй… ну и так далее. Могут быть еще ложи бенуара.
— Не тошни меня, Толик. Так в чем дело? — Стой там и слушай сюда. Им на кладбище нужен только еврей. — Извини, а ты кто? Перуанец? — Уже внимайте мине, дядя, еще пару секунд! Они там все стали религиозные и за эти деньги хотят еврея до конца. В прямом смысле слова. И вот им я уже сказал, что я — да, хотя, как я тебе уже объяснил, я таки нет. И что теперь делать? Ты знаешь евреев. Они за эту мизерную зарплату проверят все, включая гланды. А у меня такой шанс будет один. Шо делать? Есть кто-нибудь, кто может меня откусить без боли? И втайне?
Несмотря на то что задание было сложным, Толику надо было помочь стать евреем в конце концов. Первая мысль была проста и лаконична. Помогли мои обширные знакомства в дагестанской общине.
В назначенный день я привез Кацмана к рекомендованному мулле, и тот позвал не очень приветливого вида человека с бородой и небольшим тесаком.