Арт-терапия
Главный человек по современному искусству в Эрмитаже и Петербурге Дмитрий Озерков едва вышел из карантина, а уже устроил на его тему выставку. Осмысливает произошедшее, конечно, художник из Китая.
«Хорошо, что мы договорились об интервью в книжном», — Дмитрий удовлетворенно обводит взглядом небольшой зал магазина Masters, сайд-проекта одноименной школы искусств Полины Бондаревой. «Я по натуре архивный человек, комфортнее всего себя чувствую среди томов. И, будь моя воля, засел бы в библиотеке, чтобы никто меня не трогал, изучал бы документы, писал научные работы».
Сложно поверить, что этот энергичный человек, лихо сменивший имидж Эрмитажа — старорежимной, окутанной советским бюрократическим флером институции — на образ смелого кунстхалле, может засидеться над пыльными фолиантами. Еще будучи студентом истфака СПбГУ Дмитрий выходил на сотрудников главного музея страны, чтобы попросить их взять на свое имя нужные книги из эрмитажной библиотеки — до эпохи интернета именно там хранились знания, доступные избранным. Приходя за очередной стопкой изданий и оказываясь на неизменно долгом научном чаепитии, Озерков думал, что не смог бы работать в таком неторопливом темпе. Тем более имея доступ к уникальным, нечитаным архивам.
К счастью, активного выпускника порекомендовали на должность лаборанта не менее динамичному руководителю — главе отделения гравюр Роману Григорьеву. Вскоре Дмитрия повысили до научного сотрудника и хранителя. В 2006‑м Озерков впервые нарушил покой чинных залов Зимнего дворца. Устроил выставку «Воспитание Амура» — о любви, эротике и плотских желаниях. «К открытию выставки я дал интервью одному журналу и сразу уехал на стажировку в Лондон, — вспоминает Дмитрий. — Возвращаюсь — а на всех досках объявлений во внутренних помещениях музея развешаны ксерокопии статьи, в которой рассказывается, как молодой и дерзкий сотрудник Озерков учит степенных академиков Эрмитажа слову «мастурбация». Я потом, конечно, вычислил, кто сделал этот «пиар».
Этой своей дерзости он обязан блистательной карьерой. Один из многочисленных хранителей одного из многочисленных отделов стал заведовать всем совриском в музее с мировым именем практически в одночасье — без кропотливого пополнения послужного списка и необходимости преодолевать бесчисленные ступени карьерной лестницы Зимнего дворца.
В 2007 году популярной в Эрмитаже точкой зрения была та, что транслировал отдел западноевропейского искусства: все, что появилось в мире после Матисса, — не искусство вовсе, а незначительные творческие экзерсисы. Эта же мысль была генеральной на симпозиуме по современному искусству, который в то время устроили в музее. «За пару недель до мероприятия одна из организаторов буквально подловила меня в столовой и сказала: «А давайте вы тоже выступите!» — рассказывает Озерков. — Я засомневался, времени оставалось немного. Но изучил вопрос и понял, что я, честно говоря, с существующим порядком вещей не согласен. Я специалист по XVIII веку, но как раз через Дидро и Д’Аламбера я понимаю, откуда взялся весь XIX век с его фрейдизмом, откуда взялась сексуальная революция ХХ века и что происходит сейчас. И я уверен: современное искусство не менее важно, чем старое. Надо им заниматься, надо сделать полноценный отдел, сотрудничать с влиятельными художниками, придумать смелые проекты, разработать стратегию и заявить о том, что Эрмитаж — это не консервативное учреждение советского образца, а в том числе самая прогрессивная арт-площадка».