Собака.ruКультура

Великая

Текст Ксения Гощицкая

Мы скажем, как думаем: Татьяна Полякова — великая женщина. Эксперт по этикету, консультант первых лиц государств и фигурантов списков миллиардеров, одна из немногих, про кого можно сказать «муза». Не та муза, которая просто красиво порхает, а человек с уникальным жизненным опытом, абсолютным вкусом и энциклопедическими знаниями обо всем, что касается стиля жизни и стиля вообще. Каждое ее слово хочется записывать. Что мы и сделали.

С Петербургом Татьяну Полякову связывает многое: и университетские годы на филфаке в ЛГУ (сейчас – СПбГУ), и дядя, который научил ее играть в архитекторов — называть всех авторов зданий на маршруте 22 троллейбуса по Невскому проспекту, а теперь еще и коллаборация с одним из старейших петербургских ювелирных заводов — она сделала коллекцию брошей «Гербарий Татьяны Поляковой» для «Русских самоцветов». Директор отдела моды Ксения Гощицкая устроила зум-чаепитие с Таллинном, где Татьяна переживает локдаун. Собственно, локдауну мы признательны за прямые эфиры инстаграма (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) @tatyanapolyakova_ etiquette. Татьяна начала культурологические беседы с журналистом Геннадием Йозефавичусом, которые стали для всех нас могучим источником познания жизни. Как и расшифровка нашей беседы — эссе об эпидемии моды и вакцине против нее.

«Подлинная элегантность всегда чуть-чуть с юмором, что-то завязано криво, не нарочно, без фанатизма, небрежно и еще лучше, когда немного пообносилось»

#мояжизньподресскодам

Принцип rewearing? Я исповедую его давным-давно. Уже довольно долгое время у меня не появлялось ни одного нового предмета одежды, добавляются только книги. Базовый гардероб, знаете, sharp & smart, сформировался у меня очень быстро и путешествовал со мной в разные страны — универсальный и для жизни, и для картинки, и для ситуации. С годами выяснилось, что многие вещи совсем не выходят из дома, не летают и даже не прогуливаются. Но и не расстаются. И я не склонна. Многие вещи были или сшиты для меня или выбраны через правильные фильтры любимых дизайнеров, портных, ремесленников и их байеров. Хорошее определение таким вещам мне как-то подсказал стилист L'Uomo Vogue Роберт Рабенштайнер — шикарный-прешикарный итальянец австрийских кровей, с которым мы сталкивались и, надеюсь, будем сталкиваться у одного миланского портного. Залежи своих шарфов и галстуков он назвал не стоком и не ненужными коробками, а архивом.

Иметь архив полезно. И когда кто-то из моих преданных клиентов обращается за персональным тюнингом, я не предлагаю докупать и заказывать, а стараюсь пригласить на свидание уже имеющиеся вещи. Новые будут иначе сидеть, не так и не из тех материалов сшиты. Я, например, точно не хочу знакомиться с новыми вещами. И при этом с любопытством рассматриваю коллекции дизайнеров, работающих в классических домах и изучающих архивы. У меня есть предметы, которые я купила еще в 1993 году. И они со мной. Фразу про то, что «вещь должна вылежаться» я помню из Петербурга, где сначала гостила у родственников, а потом училась в университете: отложить, чтобы не показать, не сразу сверкнуть тратами. Да, я стеснялась и стесняюсь сезонных громких или узнаваемых вещей, предпочитая ателье и пошивочные. Ателье не только про «на заказ», но и про тюнинг — перелицовывание.

Rewearing существовал всегда, но вещь не всегда меняла руки. Ей вдыхали новую жизнь. Бедная богатая девочка Барбара Хаттон (наследница империи «Вулворт», одна из самых богатых женщин мира. — Прим. ред.) всегда перелицовывала свое ювелирное наследие, не желая повторяться при выезде или выходе. Людмила Гурченко (обладательница одного из самых впечатляющих гардеробов среди советских актрис. — Прим. ред.) переделывала каждый свой наряд, хоть Cavalli, хоть Christian Dior. Новый выход — новый образ и новый твист. Сейчас мы бы назвали это персонализацией. Например, петербургский модельер Татьяна Парфенова вшивает своим невестам обереги в фату и платье — это жест. Дань традиции.

Еще мне очень близко понятие рестайлинга, оно заслуживает не меньшего внимания, чем rewearing. Когда в луке все правильно — это раздражает. Подлинная элегантность всегда чуть-чуть с юмором, что-то завязано криво, не нарочно, без фанатизма, небрежно и еще лучше, когда немного пообносилось. Это, кстати, очень хорошо понимают японцы — посмотрите, как высоко оценивает Рей Кавакубо свои заплаточки. Я называю это «дорогой бедностью». И у нас в культуре было принято ставить заплаточки — и это было очень изящно. В школьные годы мама относила мои колготки в ателье по подъему петель. И я, не знaя того, в семь лет уже делала rewearing.

Прошлой весной Геннадий Йозефавичус (бонвиван, гедонист, тревел- и лайфстайл-журналист. — Прим. ред.) по-дружески передал мне свою непростую белую рубашку. Готовясь к выходу и поняв, что двойной каф будет сложным упражнением, я решительно и с хрустом обрезала манжеты. Повисшие ниточки выдают преобразование. И берут внимание: «О! Это на вас Yamamoto?» Нет, всегда Dries Van Noten! Или купила я пальто из последней коллекции Себастьяна Менье для Ann Demeleumeister, перед уходом дизайнера из модного дома и теперь думаю, кто мне его разрисует-разошьет. Силуэт идеальный. Всегда хочется добавить жизни. А обуви такого качества, как двадцать лет назад, уже не будет. Спасают мастера, которые по-прежнему балуют ногу колодкой. Да, исключительно мужчин. В примерочных с коврами шелковистого качества кожи моего запястья. Про ковры я знаю не понаслышке. И это не про трансгендерность, я не хочу быть «маскулин». Я хочу жить удобно и хочу, чтобы моей ноге было удобно. Мужчины носят эти персональные ботинки десятилетиями.

«Rewearing — самый действенный препарат при борьбе с эпидемией моды»

Вещи моей мамы, перешедшие ко мне после ее ухода: крепдешин, ручная вязка, узоры, старый лен. Я не поверила бы в это в своих двадцать пять, но сейчас нет ничего уютнее. Это родное, в этом легко. Мамино — дорогое сердцу. Ох, многозначность слова «дорого». Кредитная карточка бессердечна и бесчувственна. Ей все равно. Про счастье и тепло души решать вам. Rewearing — самый действенный препарат при борьбе с эпидемией моды. Карл Лагерфельд заметил: «Мода — последний этап перед безвкусицей». Мода вообще не на всех садится. Кого-то она убила, кого-то украсила, кого-то спасла, кому-то жизнь испортила.