Об этом не расскажут в «Прямом эфире»
Андрей Малахов коллекционирует современное петербургское искусство. Мы своими глазами увидели, как работы Бугаева Африки и Влада Кулькова проживают в квартире Андрея на Остоженке.
То, что Андрей Малахов — коллекционер и постоянный гость крупных арт-ярмарок и аукционов уровня Art Basel и Phillips, — факт, известный в российской арт-тусовке. В прошлом году он неожиданно приехал на петербургскую независимую ярмарку Sam Fair и чуть не опоздал на самолет, покупая местных молодых — Ивана Тузова, Кирилла Котешова, Платона Петрова. Редактор раздела «Искусство» Александра Генералова поехала в Москву, чтобы поговорить с Андреем о его коллекции петербургских художников, но оказалось, что главный шоураннер страны не просто собирает искусство, но умеет тонко, внятно и по-философски осмыслить происходящее на арт-сцене. И главное — знает, кто из подающих надежды станет следующим Кабаковым.
Вы оказались на маргинальной независимой ярмарке Sam Fair в Музее стрит-арта в прошлом году?
Ты говоришь «маргинальная», а я так не считаю. Конечно, туда сложно добраться без машины — надо ехать на метро, потом минут пятнадцать идти пешком. Я тогда был в Петербурге в командировке, делал интервью. И когда понял, что у меня есть шанс посетить эту ярмарку, то повернул машину и поехал, я опаздывал на самолет, и у меня было всего сорок минут. Я увидел выставку художников, атмосферу, и мне все это очень понравилось. Я даже решил поставить ее себе в график: мне нужно оказаться там в октябре 2019 года. Все совпало тогда — может, потому, что я вырос в городе Апатиты Мурманской области и настроение у меня больше северное. Мне кажется, что Петербург дает больше возможностей творить, размышлять, реализовывать себя, чем Москва.
Странно это слышать от вас. Мы в Петербурге чувствуем зависть к Москве, где все намного динамичнее, где сейчас проходят все крупные выставки, открываются новые музеи и институции.
Это касается журналистов, людей, которые пишут про искусство, кураторов. А я говорю про художников. Художник, если он хочет быть вне времени, вне пространства, должен созерцать, должен, как монах, посвятить себя искусству. Возникает дилемма: либо ты недоедаешь, живешь в бедности и творишь, зато твоя картина будет выстраданным шедевром, который после твоей смерти будет стоить миллионы, и тебя признают гением. Либо ты крутишься среди кураторов, коллекционеров, музейщиков. Ты пьешь с ними, водишь с ними экскурсии, ездишь по всему миру, даешь интервью, чтобы стать местной звездой. И вот тут есть опасность. Можно быть гениальным маркетологом, как Никас Сафронов, но поможет ли это остаться в памяти поколений? Вопрос в том, как современному художнику не стать Джеффом Кунсом, когда за него работают, а он делает один мазок и на этом все заканчивается. Ведь это произошло с Ильей Глазуновым. Когда-то, в начале 1960-х, он был гениальным художником, он тогда делал все сам, у меня есть несколько его рисунков. А потом Глазунов понял, что от него хотят, и стал российским Джеффом Кунсом. Работая в журналистике и будучи скорее шоуменом, чем журналистом, я понимаю: чтобы чего-то достичь, нужно это выстрадать. Без «через тернии к звездам», без страдания и переживания ты не можешь стать легендой. Но именно для художника важны одиночество, отрешенность, созерцание и самопогружение, самокопание — это дает результат.