Материнский вердикт
Пытки в Ярославской колонии: новые свидетельства
Ровно год спустя после нашей публикации о пытках в ИК № 1 Ярославля (см. «Наша милиция нас...», «РР» № 19 (436) за 2017 год), по невероятному совпадению один из ее героев, адвокат Ирина Бирюкова, получила доступ к широко известному теперь шокирующему видеоархиву о тюремных пытках. Корреспондент «РР» встретился с ней уже за рубежом, а в Ярославле — с пострадавшим от пыток Русланом Вахаповым и его мамой Надеждой Бойко, а также с мамой Евгения Макарова, того самого заключенного, которого на видео толпой избивали сотрудники ярославской ИК-1.
Ирина Бирюкова, адвокат Фонда «Общественный вердикт», стала огромной головной болью для ФСИН. Государственная система не могла не реагировать: свидетельство было неопровержимым, и пришлось имитировать если не реформу, то хотя бы «жесткую реакцию». Богом забытую ярославскую ИК стали «трясти». Уже произведены аресты 12 бывших сотрудников колонии, проверяют следователя ярославской полиции, который годом ранее отказался возбудить дело по факту избиений. Но в то же время один из заместителей директора ФСИН назвал Бирюкову своим «личным врагом». Корреспонденту «РР» пришлось слетать в один из западноевропейских городов, чтобы встретиться с адвокатом Ириной Бирюковой: она была вынуждена покинуть страну из-за поступивших в ее адрес угроз.
Ирина Бирюкова
Маленький номер-студия в скромном отеле в центре западноевропейского города. Плотно задернутые шторы. На столике возле зеркала — макбук, блокноты, внешние жесткие диски. В углу — усталая женщина в черном платье. Она хочет быстрее закончить интервью. Хочет обратно в Москву: там работа, у дочери вот-вот новый учебный год… И нервничает, потому что знает: в Москву ей нельзя. Еще долго нельзя.
Ирина Бирюкова приехала сюда из другой страны в Западной Европе, где находится уже две недели. Наш корреспондент уговаривал ее и Наталью Таубину, директора Фонда «Общественный вердикт», всю последнюю неделю. Они сдались. Мы не раскрываем места, где живут Ирина с дочкой. Мы не называем город, где состоялась встреча.
— Ира, как произошел ваш отъезд из России?
— Отъезд был на следующий день вечером после публикации, из соображений безопасности как для меня, так и для дочери, поскольку стала поступать информация о том, что сотрудники колонии выражали угрозы, обещали мстить за публикацию этого видео. Потом, уже после отъезда, угрозы стали приходить в личные сообщения в мессенджерах. Я нахожусь за пределами России, большего сказать не могу.
— Как долго вы предполагаете находиться за пределами страны? Что должно измениться, чтобы вы и ваш ребенок вернулись на родину?
— Я не предполагаю, что отъезд затянется надолго, поскольку намерена принять участие в расследовании уголовного дела. Вернуться я смогу тогда, когда или почувствую, что мне ничего не угрожает, или необходимость моего присутствия будет важнее моей безопасности. Будем думать над этим. Пока я работаю и отдыхаю, набираюсь сил.
— Продолжаете ли вы бороться за интересы своих подзащитных? Каким образом?
— Я продолжаю работать, в том числе по этому делу и по новым, которые уже стали поступать. Пока необходимости личного участия в этих делах нет. Как только возникнет необходимость, на подстраховке у меня есть адвокат, которому я доверяю ведение всех дел в мое отсутствие. Но контроль по ведению дел остается за мной.
— Что бы вы могли сказать в ответ тем, кто упрекает вас в «непатриотичном поведении» и в стремлении подыгрывать «черным силам Запада»?
— Я не считаю свое поведение непатриотичным. Наоборот. Я очень люблю то, что называется родиной, но не могу поддерживать власть, которая сейчас есть. Именно она всячески пытается сделать нас не патриотами.
Вместо того чтобы всячески избавляться от ГУЛАГовского наследия, доставшегося нам от тех времен, когда говорили, что тюрьма — не санаторий, и пытки были совершенно обычным явлением, мы продолжаем идти по этому пути. При этом, надо сказать, пытки стали даже жестче и изобретательнее. И главный вопрос, который мучает надзирателей, — не как нам избавиться от пыток, а кто допустил утечку информации.
Получается, это Запад виноват, что у нас людей зверски избивают, а порой убивают? Что среди обычных людей считается нормальным, когда с осужденными такое происходит? «Это же ЗК, так ему и надо, это не человек!» Нет, моя родина не такая. И я не собираюсь мириться с мыслью и соглашаться с тезисом «какая б ни была, а это родина». Родина будет такой, какой мы ее делаем, какой мы ее видим и хотим видеть. Моя родина — без чудовищных пыток и бесчеловечного обращения с людьми.
Мы привыкли думать, что ЗК — это те, кто совершил преступление, а следовательно, они заслуживают такого наказания и обращения. Нет, ЗК — это мы сами. Потому что у нас нет свободы. Мы с трудом отстаиваем свои права и интересы, боимся людей в форме, предпочитаем не связываться с полицией, молчим о том, что происходит в тюрьмах с нашими близкими, потому что им еще дальше сидеть… Так порой напрашивается вопрос — кто из нас ЗК?
Татьяна Макарова
Татьяна Макарова по-прежнему ждет сына, не прекращает борьбу — впереди месяцы или даже годы судебных тяжб с сотрудниками ФСИН, издевавшимися над ее сыном.
Мы встретились в обеденный перерыв в центре Ярославля, в кафе на улице Некрасова. Передо мной сидела та же стройная, миловидная женщина с грустными, темно-серыми глазами. «Вот, вышла на работу. Деньги нужны, да и дома сидеть уже невмоготу».
Она расстроенно отворачивается, когда я спрашиваю про знаменитое видео:
— Я не смогла до конца его досмотреть. Это чудовищно. Какая мать может смотреть, как ее сына убивают, топчут… как он кричит…
28 июля Татьяна была на свидании с сыном. Во время свидания узнала огорчительные новости: Евгений присоединился к голодовке в знак протеста против унижений других осужденных. Администрация попросту спровоцировала протест мелкими пакостями: не разрешала читать прессу или писать письма более полутора часов в сутки, не разрешала заваривать чай кипятком, предлагая пользоваться ледяной водопроводной. Заключенных провоцировали на спор с надзирателями…
Мало кто может вынести подобный моральный прессинг. Система трюков отработана. Шансов вытерпеть все изощренные уловки и не поддаться на провокации просто нет. Цель администрации — вынудить ЗК пойти на конфликт и оказаться в ШИЗО, а в идеале — взбунтоваться и попасть под стальной пресс спецназа, который покалечит или затопчет на законном основании.
Сейчас Евгений в ШИЗО.
— Везде все то же самое… — Татьяна с горечью качает головой.
Руслан Вахапов
Руслан Вахапов сразу после освобождения официально устроился руководителем Ярославского филиала в благотворительный фонд «Русь Сидящая». Мы встретились возле здания Заволжского районного суда, где рассматривается дело бывших сотрудников ИК-1, которые его, Руслана, лупили руками, ногами и палками. Сейчас он смотрит на них сквозь решетку, только за решеткой — они, а не Вахапов. Руслан выступает в качестве общественного наблюдателя от Фонда «Общественный вердикт».
Высокий, сутуловатый, широкоплечий. Я смотрю на его большие, каждая шириной с лопату, ладони. Он улыбается сквозь силу, подолгу обдумывает каждый ответ, прежде чем начать говорить. Внимательно подбирает слова. Тюрьма научила «следить за метлой» и «не булькать» понапрасну.
— Сейчас у меня все нормально. Семья моя со мной. Жена вся аж светится. Мама успокоилась немного. Свою задачу вижу в том, чтобы помогать тем, кто испытывает сложности в адаптации на воле после отсидки. Также правозащита. Это теперь моя дорога, — говорит Руслан.
Надежда Бойко
Надежда Ивановна Бойко одной рукой режет кабачок на корм козе Соне, другой — гладит саму козу. Из ангара орут поросята, просит дойки корова, галдят куры и цесарки.
Под навесом убогой фанерной кибитки стоит старенький компьютер. Туда же втиснута заваленная стиранным бельем тесная кроватка.
— Вот мой правозащитный офис! — с усмешкой провозглашает баба Надя. О сыне рассказывает с гордостью: — Не стала я ему перечить. Решил встать на этот путь — пусть. Я сама теперь правозащитница. Не он первый такой, кого тюрьма обратила в эту веру…
На вопрос, что она сказала бы тем, кто издевался над ее сыном, баба Надя долго молчит, теребит край вышитой юбки и наконец отвечает, задумчиво глядя в сторону:
— Бьет кто? Пехота… Какой с пехоты спрос? Да, они бьют скотски, страшно бьют, но они — пехота. Бьют по приказу. Я бы простила. Если бы они пришли и покаялись — я бы им мое материнское прощение дала. Я одного только лишь прошу: чтобы извинились и чтобы сказали, кто приказал над моим Русланом так издеваться!
Что дальше
Итак, что изменилось за год в ИК-1? Во-первых, вышли на свободу Руслан Вахапов и Василий Илларионов, двое из тех ЗК, которых избивали сотрудники ярославской ИК. Илларионов, которому в результате тяжелейшей травмы удалили селезенку, получил от ФСИН разовую компенсационную выплату в размере 150 000 рублей.
Во-вторых, в декабре 2017-го был переведен в другую колонию Евгений Макаров, которому осталось отбыть еще порядка трех месяцев срока. По прибытии Макаров как злостный нарушитель дисциплины был помещен в так называемую «дисциплинарку» — ЕПКТ (единое помещение камерного типа), камеру-одиночку, откуда он загремел в штрафной изолятор. За что? За отказ мыть так называемую «парашу» (тюремный туалет) под видеозапись прибора-регистратора в руках у надзирателя.
Есть блатной термин «зашквариться», что на тюремном жаргоне означает «облажаться» или «испачкаться», то есть полностью опозориться перед коллективом. Подчинение подобному требованию надзирателя — «зашквар», унижение, потеря лица. Указание вымыть туалет было сделано умышленно, с намерением унизить осужденного или спровоцировать на конфликт. Из рук самих же надзирателей видеозапись такого «зашквара» с высокой вероятностью пошла бы циркулировать по всей зоне. Макаров сделал выбор в пользу «дисциплинарки», предпочитая попасть в ШИЗО, но не потерять лицо.
Подобные уловки — универсальное оружие в руках сотрудников администрации любой российской колонии или тюрьмы. И они регулярно пользуются этим, провоцируя нарушения, вынуждая «трудных» арестантов делать зачастую невозможный выбор или набирать невероятное количество дисциплинарных нарушений. Их может быть сколько угодно!
Работают ЗК в тридцатиградусную жарищу, заливают битумом крышу, на жаре поснимали куртки — инспектор-безопасник тут как тут! Актирует нарушение формы одежды, оформляет до 15 суток в ШИЗО.
Обязательная личная табличка с указанием Ф. И. О., статьи и срока на краю «шконки» (кровати) в бараке непрочно прикреплена или (о ужас!) случайно оказалась занавешена полотенчиком или носками — это тоже злостное нарушение режима. Получите еще минимум 5–7 суток в штрафном изоляторе. В ШИЗО часто ледяной холод, пронизывающая сырость. Единственное окошечко заставлено куском жести. Там почти не кормят, карцер может быть переполнен, все ЗК спят по очереди, а днем надзиратели считают своим долгом мешать спать или просто не разрешают спать.
По сведениям «РР», в ближайшее время следует ожидать дополнительных видеорелизов; опубликованное на сайте «Новой газеты» — лишь малая часть. «РР» будет следить за развитием ситуации.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl