«Разоренный дом». Отрывок из романа Руби Намдара
В издательстве «Книжники» выходит роман американского писателя родом из Израиля Руби Намдара «Разоренный дом». Главный герой произведения — профессор сравнительной культурологии Нью-Йоркского университета Эндрю Коэн успешен и востребован — в свои пятьдесят два он добился фактически всего, о чем мечтал. Его жизнь идет своим чередом, пока в начале очередного учебного года преподавателя не начинают посещать странные видения. «Сноб» публикует отрывок из книги.
1.
Погожим утром шестого элула пять тысяч семьсот шестидесятого года от сотворения мира, в день, совпав ший с шестым сентября двухтысячного года по новому стилю, разверзлись небесные врата над великим городом Нью-Йорком, и семь небес явились прямо над станцией метро «Четвертая авеню», возвышаясь одно над другим, словно ступени лестницы, поднимающейся с земли в горние выси. Блуждающие души скользнули из мира в мир сонмом теней; одна, светлая до прозрачности, была фигура коэна, первосвященика, — голову его венчал свитый из ткани кидар, а в руке он держал золотую кадильницу. Человеческому взгляду это видение было недоступно, и никто не осознал величие момента, именуемого шеат рацон, — часа, когда принимаются все молитвы, все до единой. Лишь старый негр, опухший от голода бездомный старик, который лежал на станционной скамье в куче грязного тряпья и всей душой желал умереть, в тот же миг отправился к Творцу, скончавшись мгновенно и безболезненно — смертью, которую еще называют «целующей». На его мертвом лице застыла блаженная улыбка того, кто искупил все свои прегрешения, замкнул круг и удостоился вечного покоя.
В это же время совсем неподалеку, в модном, недавно от крывшемся в фойе здания Левитт кафетерии с окнами на Вашингтон-Сквер-парк, Эндрю П. Коэн, профессор кафедры сравнительной культурологии Нью-Йоркского университета, готовился к вводной лекции своего курса «Критика культуры или культура критики? Введение в компаративистскую мысль», который он читал каждый год в осенний семестр. Коэн был мастер давать изящные названия своим курсам, творческим и оригинальным, привлекавшим студентов всех кафедр, — свободных мест на них не оставалось ни одного. Изящностью отличались не только названия, но и содержание: яркое, отшлифованное, обладавшее силой воздействия; впрочем, главная сила заключалась, конечно, в красоте и ясности, с какими были сформулированы и излагались в них интерпретационные модели, которые с легкостью можно ухватить и усвоить. Эпитет «изящный» можно было отнести практически ко всему, в чем было заметно участие или влияние Эндрю П. Коэна, он подходил как нельзя лучше и самому профессору: в его внешнем виде, одежде, жестах, манерах и речи, стиле письма и образе мыслей сквозили утонченность и аристократизм, оседавшие позолотой на всем, к чему профессор прикасался. Многие, кому довелось испытать на себе воздействие этой праздничной приподнятости, пытались объяснить его «харизмой», но даже они тотчас сознавали, что это понятие здесь не совсем подходит и, пожалуй, чересчур вульгарно. Вне всякого сомнения, харизма у профессора имелась, но было что-то еще, неуловимое, не поддающееся словесному описанию. Анджела Маренотте, его ученица, остроумная молодая кинематографистка, изучающая современные визуальные технологии, однажды все же попробовала выразить то, что она ощущала в присутствии профессора: «У него есть аура». Разговор шел в кафетерии, где участники еженедельного семинара для аспирантов собрались после занятия. В тот раз Коэн не вел дискуссию, а вместе со всеми слушал приглашенного лектора, женщину с кафедры гендерных исследований, которая рассказывала о скрытых предубеждениях, бытующих в, казалось бы, гендерно-нейтральном мире виртуальной реальности. «Понимаешь, — объясняла Анджела очкастой докторантке, вышедшей постоять за компанию, пока она выкурит запретную сигаретку у пожарного выхода из кафетерия, — это не та