Когда прибывает поезд
Писательница Ольга Брейнингер стала известной после выхода автофикшен-романа «В Советском Союзе не было аддерола» («Редакция Елены Шубиной»). Это была любопытная история об эксперименте по программированию личности, вольное размышление на тему самоидентификации и самоидентичности. Главная героиня – докторант Гарварда, родившаяся в СССР, – типичная представительница поколения миллениалов. Она размышляет о глобализации и космополитизме, а еще о сознательном одиночестве, свойственном нашему поколению.
В новом рассказе, написанном специально для «Правил жизни», совсем юные герои. Они странные и милые: романтики, максималисты и идейные затворники. Их внезапно объединяет любовь к великому кинематографу и желание сбежать из реального мира в иллюзорный, столь привлекательный и дарующий забвение. Жизнь за окном волнует их не больше, чем ассортиментное кино, – они ценят только шедевры и ради них готовы на все. Время не имеет никакого значения – они играючи и стремительно движутся к началу, к «Прибытию поезда на вокзал Ла-Сьота», и, быть может, с последним кадром их мир закончится, превратившись в белый шум. Или же наступит долгожданное освобождение. Екатерина Писарева, шеф-редактор группы компаний «ЛитРес»
Теперь я, кажется, только и думаю, как же легкомысленны, как глупы мы были в день, когда придумали Игру. Нет, дело не в Игре. Ни в коем случае. Идея с Игрой была гениальна, великолепна, гениальна, великолепна, гениальна настолько, что иногда я все еще спрашиваю себя: неужели это вправду были мы, мы с Давидом? Но, конечно, это и вправду были мы с Давидом. Будь на нашем месте кто-то другой, поумнее, вряд ли гениальная идея была бы уничтожена, унижена столь бездумным исполнением. Каждый раз, когда я вспоминаю, как мы с видом знатоков, изо всех сил стараясь произвести друг на друга впечатление, отбирали фильмы, составляли список, – я хочу кричать на нас, ругать нас, обвинять нас в глупости. Сколько отличных картин мы отбросили снисходительно, не заботясь о самом главном: о том мире, от которого Игра должна была нас спасти, о времени, которое выигрывал для нас каждый фильм, что Давид не вычеркивал из списка. О том, что на самом деле значила Игра и что мы не называли вслух, не обсуждали. Так по-детски: притворяться (хотя, может, мы действительно так думали? Хотели думать.), что того, о чем не говоришь, и не существует вовсе.
Пока Давид спит, я осторожно, чтобы не впустить в Башню свет, отодвигаю краешек шторы и выглядываю в окно. И вижу белое, белое, белое, белое. Белое значит, что сейчас – зима. И что у нас, скорее всего, еще осталось немного времени.
Конечно, мы вели себя по-детски – мы и были детьми. Почти семнадцать мне, чуть за восемнадцать Давиду. Достаточно, чтобы считать себя самыми взрослыми, отчаянными, созданными, чтобы провести все время от «сегодня» до «всегда» вдвоем, и больше никого. Достаточно, чтобы верить в то, что придумали. И, может быть, достаточно, чтобы поверить в выдуманное? Я никогда не спрошу об этом Давида, но я так давно спрашиваю себя, действительно ли слова «кино было моим спасением и будет твоим» были последним, что Далия прошептала ему перед смертью? Действительно ли все произошло так, как Давид описывал: он единственный был в палате, когда Далия вдруг очнулась; она словно ждала момента, когда останется с внуком наедине, ждала, чтобы прошептать одну эту фразу, закрыть глаза и раствориться в белой бесконечности?
Впрочем, дурные мысли наверняка лезут в голову лишь потому, что с каждым днем, с каждым просмотренным фильмом список все меньше кажется вечностью, а все больше – приговором, что становится ближе с каждой вычеркнутой строчкой. Как мы могли этого не понимать, когда, лежа на полу в бнимку в этой самой комнате, очарованные друг другом, влюбленные, безрассудные, лениво вписывали в блокнот те названия, что не смогли раскритиковать или высмеять, – и не задумывались о том, что время будет идти вперед? И что однажды придет время, когда перед сном, не признаваясь в этом друг другу, мы будем мечтать, будем загадывать дурацкое желание: проснувшись, обнаружить, что Игра все еще кажется бесконечной, что фильмов в списке – столько, что всех не пересмотреть никогда, никогда, никогда.