Почем сегодня слезинка ребенка?
С некоторых пор дети разных возрастов и разнообразных дарований стали хорошо продаваемым товаром на отечественном ТВ.
Конечно, зритель, окунувшись в море ненависти, источаемой пропагандистскими программами Киселева, Соловьева, Шейнина, Пушкова и Норкина, рад зацепиться за островки сентиментальных эмоций и умилиться непосредственности деток, их чистоте, наивности, нежности и абсолютной невинности. А если они еще и вундеркинды…
Да и руководители госканалов рады предоставить им эти «островки», из коих, впрочем, образовался вполне себе приметный архипелаг гуманизма. Это: «Голос.Дети», «Лучше всех», «Ты — супер!», «Синяя птица», «МастерШеф. Дети», «Два голоса», «Битва фамилий», «Мой папа круче» и т. д.
Назовем этот архипелаг: «Шоу беби-бум».
В «Анне Карениной» мальчик Сережа не более чем обстоятельство, осложняющее драматическое положение героини. В замысле романа на самых первых порах мальчика Сережи вовсе не было
«Беби-бум» в художественной культуре — вещь обыкновенная. Если совсем издалека, то обратим внимание на иконопись.
В средневековой живописи младенец выглядит сильно уменьшенной копией взрослого дяденьки. Тело — тельце, лицо — мужиковатое. Не человек — человечек. Как бы гомункул. Как поясняют специалисты, это связано с тем, что для иконописцев малыш на руках мадонны — Иисус в детстве. Религиозный канон задавал условие: Иисус и во младенчестве был взрослым, что-то об этом подлунном мире ведающем, неведомое рабам Божьим.
Возрожденческая живопись наделяет ребенка всем тем, что свойственно сыну человеческому в ребячьем возрасте: наивностью, непосредственностью, нежностью, шаловливостью и, конечно, капризностью.
В литературе ХIХ века ребенок — объект воспитания (например, «Детство Никиты» Толстого), субъект сопереживания («Дэвид Копперфильд», «Жизнь и приключения Оливера Твиста» Диккенса), торжество любования его витальностью («Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена), мотив сострадания («Бесы» Федора Достоевского).
В «Анне Карениной» мальчик Сережа не более чем обстоятельство, осложняющее драматическое положение героини. В замысле романа на самых первых порах мальчика Сережи вовсе не было. Была «замужняя женщина из высшего общества», потерявшая себя, потому жалкая, но не особенно виноватая. И в этом случае эпиграф: «Мне отмщение, и аз воздам» представлялся недостаточно оправданным. Сережа обострил вину Анны в ее собственных глазах.