Основатель Gogol School — о том, чем актерское мастерство поможет в жизни
Актер и художественный руководитель Gogol School Илья Ромашко рассказал главному редактору «РБК Стиль», зачем бизнесменам учиться управлять собственным телом и почему выход на сцену может заменить поход к психоаналитику.
Кто-то в поисках себя отправляется на Бали, кто-то записывается к психоаналитику, а кто-то штудирует мотивационную литературу лайф-коучей всех мастей. Но есть способ менее тривиальный и определенно рабочий — записаться в творческую лабораторию Gogol School, где актеры и режиссеры «Гоголь-центра» помогают студентам раскрыть внутренний потенциал, научиться управлять эмоциями и телом, а заодно освоить навыки актерского мастерства. Которые пригодятся и в бизнесе, и в жизни.
— Начну с такого вопроса. Название Gogol School рождает прямую и очень стойкую ассоциацию с театром «Гоголь-центр», и человеку непосвященному кажется, что это более-менее одно и то же. Что объединяет школу и театр и что между ними разного?
— Когда только-только начинался этот проект, в Gogol School работали исключительно актеры и режиссеры «Гоголь-центра»: Семен Штейнберг, Один Байрон, Филипп Авдеев, Саша Горчилин, Женя Сангаджиев. Вроде никого не забыл. Сейчас в Gogol School осталось пять актеров «Гоголь-центра»: Гоша Кудренко, Игорь Бычков, Ира Выборнова, Ваня Фоминов и я. Остальные — это действующие актеры и режиссеры, и это одно из внутренних правил школы, что педагоги обязательно должны выходить на сцену сами, чтобы не было отрыва от профессии. Не должно быть духоты, а свежесть в этом смысле — это когда человек сам что-то делает, что-то преподает, чтобы не было отрыва от реальности.
— Но Gogol School — это все равно отдельная институция?
— Да, именно так. С «Гоголь-центром» у нас общие ценности, мне кажется, общие взгляды, какое-то общее культурное поле. Пожалуй, что так.
— Как известно, Кирилл Серебренников ушел с поста худрука «Гоголь-центра», и в этом смысле мой вопрос обретает еще дополнительный оттенок. Как вы в целом разводите два этих учреждения? То есть люди приходят, говорят: «Сейчас поучусь у вас, глядишь, и на сцену "Гоголь-центра" попаду»?
— Такое было раньше, но как-то довольно быстро сошло на нет. И в понимании ребят, которые к нам приходят, есть совершенно четкое разделение, что есть «Гоголь-центр» как театр и есть Gogol School как творческая лаборатория. Наши студенты принимали участие в некоторых постановках, но как актеры массовых сцен. Gogol School — это не путь в «Гоголь-центр» и в целом это — пока, во всяком случае, не знаю, как будет через четыре-пять лет, — не путь в профессию. Gogol School — это про работу с самим собой, это путь к себе.
— А под массовыми сценами что вы имеете в виду? Сыграть дерево?
— Нет, не сыграть дерево и не сыграть мох. (Смеются.) Помню, на одном из судов по делу «Седьмой студии» допрашивали Артема Шевченко (актера «Гоголь-центра». — «РБК Стиль») как свидетеля: «Вы принимали участие в спектаклях "Платформы"?» «Да, принимал». — «В каких?» Он отвечает: в таких, таких и таких. «А вот в этом спектакле что вы делали?» А он в этом спектакле очень долго лежал и был накрыт раскатываемым натуральным газоном. И он сказал: «Я играл травяной холмик». И в целом это была правда.
Иногда случается, что театр просит наших студентов на какие-то спектакли, где нужно много живых людей, актеров массовых сцен. Так было с «Похоронами Сталина», так было с «Барокко». Если ребятам это интересно, мы их зовем, и они принимают участие.
— У вас на сайте в описании есть уже ставшая знаменитой фраза: «В Gogol School летают». Если конкретизировать эту фразу, расшифровать для людей, которые вообще не знакомы со школой, чем занимаются в Gogol School сегодня, в 2021 году?
— Черт его знает… Я как-то одно время переживал, что у меня нет какой-то «пластинки», с которой можно куда-то прийти, поставить ее и сказать: «Вы знаете, Gogol School конкретно сегодня работает…» А сейчас я думаю, что это хорошо, потому что, когда вы мне задаете такой вопрос, он в очередной раз всплывает передо мной самим.
Положа руку на сердце, мне сложно описать, что такое Gogol School и что мы там делаем. Это или уйдет в какие-то общие фразы, или станет душным, если его зацементировать и выложить на сайт как такое единственно верное описание. Мы работаем с сензитивностью, с чувственностью, с чувствительностью человека, мы работаем с его эмпатией. То есть с тем, как человек воспринимает и принимает этот мир (это сензитивность) и как он на этот мир реагирует (это эмпатичность), как он с ним взаимодействует на психоэмоциональном уровне, на уровне ощущений, на чувственном уровне. И как на этих же уровнях и этими же инструментами человек взаимодействует с самим собой, как он самого себя ощущает.
— То есть это не в чистом виде школа актерского мастерства?
— Я бы сказал, что это вообще не школа актерского мастерства. У нас куча театральных и актерских технологий, но через эти технологии мы идем не в профессию, через эти технологии мы идем к личностям наших ребят, наших девчат. Пожалуй, что так.
— Для того чтобы пойти заниматься, чтобы стать вашим студентом, наверное, нужно иметь какой-то четкий запрос, понимать, что я хочу. А вот то, что вы описываете, для людей общие, немножко даже эзотерические, возможно, категории.
— Да ни фига. Радость, гнев, грусть, отвращение, страх — в этом нет никакой эзотерики, в этих пяти базовых эмоциях. У нас, как правило, с этими эмоциями такой вполне себе опосредованный контакт. Мы живем в социуме, нас воспитывали в социуме, нам много чего можно, а много чего нельзя. Мальчикам нельзя бояться и плакать, а девочкам нельзя сердиться и кричать. Куча вопросов по поводу того, что такое сексуальность и как она стыкуется с социумом. Куча вопросов к самому себе: а кто я такой, настоящий ли я в контексте этих социальных норм? Это не значит, что надо идти все разрушать, протестовать, красить волосы, делать еще что-то. Ну, если очень хочется покрасить волосы, то ради бога, нет проблем.
К нам приходят ребята за переосмыслением самих себя: кто я такой? Вот мне сейчас, условно, столько-то лет, я достиг (я достигла) чего-то, и вдруг начинается какая-то внутренняя непонятность и поднимается какая-то очень плодотворная муть, которая в целом может быть кристаллизована одним вопросом: кто я такой (кто я такая) сейчас, зачем я делаю все то, что я делаю? Вот, во всех тех социальных ролях, в которых я как личность представлен, во всем этом где я? Я во всем этом какой? Я во всем этом насколько настоящая? Вот с этим запросом приходят, и начинается перестройка и переосознание себя самого уже как состоявшейся личности. Что-то хочется поменять, а что-то хочется дополнить, а что-то где-то чешется, и непонятно, блин, что там такое чешется, но очень-очень чешется.
— Почему эту задачу не может решить, скажем, психоаналитик?
— Может.
— Тогда почему нужно идти к вам, а не к психоаналитику?
— Вы меня ставите в ситуацию войны с психоаналитиками. Я не хочу воевать с психоаналитиками, они прекрасные люди. (Смеется.) Просто есть разные и разное. Психоанализ решает кропотливо задачи вдолгую. Психоаналитик анализирует, как и почему. Мы предпочитаем действовать и что-то как-то делать. То есть через творчество, взаимодействие с кем-то вдруг может за пять минут прилететь какой-то огромный инсайт, который потом еще полгода будет внутри тебя жить и как-то разбираться.