Охота к перемене дат
На прошлой неделе неприметным выходным страна встретила 12 июня — праздник, который не знаем, как отмечать. Но, возможно, скоро нашей растерянности придет конец: запрос на переосмысление опыта 90-х растет, а вместе с ним — потребность в новом взгляде на наш календарь.
Значение 12 июня в этом году обесценилось как никогда: почти безымянный праздник раньше радовал нас хотя бы внеочередным выходным, а теперь — после карантинных недель то неработы, то удаленки — кого удивишь свободной пятницей? Так что День России мы с большой вероятностью просто не заметили. Ни эта, ни одна из других дат, предложенных постсоветским режимом, так и не стала «точкой сборки» страны. А сколько было попыток обновить наши социальные ритмы, переучредить русскую память за счет календаря… Аккурат пять лет назад, например, тогдашний министр образования и науки РФ Дмитрий Ливанов обещал журналистам, что в программе патриотического воспитания молодежи главными станут четыре праздника: День Победы, День России, День народного единства и День воссоединения Крыма с Россией. Кто сейчас верит в жизненность такого «квартета»? И министра уже нет, и закон о патриотическом воспитании перманентно мусолится в Думе, и консенсуса вокруг эклектично подобранных дат, имитирующих непрерывность российской государственности, не предвидится.
Но вообще, конечно, не везде 12 июня не знают, что праздновать. Огромное количество русских городов, потерявших свои даты оснований в лихолетье, празднуют 12 июня День города: Ижевск, Сыктывкар, Уфа, Пермь и далее. Какойто смысл, попытка нащупать любовь к «Дню России» через любовь к малой родине тут, конечно, присутствуют. Есть даже отдельные инициативы снизу по «обживанию» праздника и наполнению его оригинальным содержанием: глава ИД «НЭП» Дмитрий Алексеев в Республике Коми, если бы не карантин, собирал-ся проводить 12 июня акцию «Вершки и корешки» с общей идеей — воспользоваться гарантированным выходным, чтобы инициировать «генеалогический туризм» сначала в масштабах региона, а потом и страны. Вот, мол, есть День России, лучший способ его отметить — съездить в то место, где жил твой предок и где у тебя включается родовая память (страна-то сплошь переселенных душ). Сложно с ходу сказать, как принятие Декларации о государственном суверенитете РСФСР связано с такой идеей, зато видно, что сейчас отогревает невыразительную июньскую дату в общественной памяти: не разговор о великой абстрактной России, которая ото всех суверенна, а очень конкретное чувство общности со своим городом, своей землей и даже своим родом. Приблизительно то же интимное чувство, которое ранее вдохнуло новую жизнь в 9 мая с приходом «Бессмертного полка» и которое только проиграло от попыток придать ему государственное звучание.
Дразнить гусей
История постсоветских праздников заставляет как-то иначе посмотреть на расстановку сил в привычной диаде «общество — государство». Говорят, что государство у нас все крепчает, а общество фрагментируется (или вообще отсутствует), а вот же: сколько государство ни старалось, «сверху» ни одного сильного праздника не родилось, зато все, что сильно, все, что, что отзывается настоящим чувством, жизнью, рождалось или видоизменялось в календаре «снизу». И здесь инициатива, очевидно, на стороне общества. Научный руководитель программы «политическая философия» Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин вполне обоснованно называет День Победы «единственным гражданским праздником», включенным в пантеон государственных и только потому таким успешным.
— Праздники обладают важной функцией — они создают регулярные моменты возвращения общества к своим символическим основаниям,— поясняет Григорий Юдин.— Во время праздника существующие в повседневной жизни различия между членами общества стираются, и мы как бы вспоминаем о том, благодаря чему мы все являемся частью одного социального единства. Когда праздники не производят такого эффекта, то у общества не остается возможностей для солидаризации — различия в нем закостеневают и единство разрушается.
Так — парадоксально — жажда «социальной справедливости», преодоления «корпоративных» и «сословных» барьеров, ярко выраженная в постсоветском обществе, нуждается для утоления в празднике: общем событии, рождающем единство. Но где его взять? Ольга Малинова, профессор департамента политики и управления НИУ ВШЭ, предлагает честно признать, что ни один из новых праздников в стране не получился, более того, часть дат, которые еще на заре 90‑х имели потенциал для объединения людей, сейчас оказались надежно закрытыми для коллективной памяти.
— Например, день победы демократических сил над путчистами в 1991 году не был сделан праздником по горячим следам, а после 1993 года, когда новый режим нанес свой удар по парламенту, уже и не мог быть сделан,— рассуждает профессор.— Я полагаю, что у наших неудач с символической политикой есть две причины: с одной стороны, сама динамика постсоветского развития была такова, что люди последовательно разочаровывались в ценностях, которые вдохновляли их на предыдущих этапах, это был транзит, обесценивающий собственные основания. С другой стороны, у постсоветской элиты не было внятной символической политики. Геннадий Бурбулис в свое время пояснял мне, что на августовских событиях не стали делать ударение, так как ощущали хрупкость режима: не хотелось дразнить гусей.