«Я не хочу быть понятным для всех»
1 января на экраны выходит главная премьера Нового года — фантастический фильм Федора Бондарчука «Вторжение» (продолжение «Притяжения», вышедшего в 2017 году). Роль инопланетянина Хэкона в обоих фильмах сыграл Риналь Мухаметов. «Огонек» поговорил с актером о земном и космическом
-Инопланетянин в вашем исполнении непривычен для современного кино. Он родом скорее из литературы, из поэтического кино — из Стругацких, Тарковского… У вас ведь нет зеленой пупырчатой кожи или третьего глаза…
— Я из этого и исходил, когда искал свою роль. Знаете, так получилось, что многие коллеги уже успели сходить на пробы «Притяжения», и все, кто знал меня — это было удивительно,— говорили: «Ну это, конечно, роль Риналя!» И меня стали активно подталкивать: «Как, ты еще не сходил на пробы? Иди, тебя точно утвердят». И когда утвердили, не было этих разговоров: «А, по знакомству получил…» Правда, потом я слышал другое мнение, что, мол, «он там толком ничего не играет». Я внутренне всегда спорю с этим: понимаете, в этом и была актерская сверхзадача. Фокус в том, что у Хэкона минимум внешних отличий от человека.
— «Притяжение» отличается от множества фильмов тем, что в нем заложены универсальные идеи — гуманизма, толерантности. И ваш герой как раз их и воплощает.
— Я тоже зацепился за роль именно из-за этого. Большинство думает, что «комикс» — это спецэффекты, неестественная среда, короче, что это «не про жизнь». Это неправда. Я обожаю Хаяо Миядзаки (японский режиссер-аниматор.— «О»), люблю DC Comics (одно из крупнейших издательств комиксов.— «О») именно за то, что они очень круто работают с экологией, с другими актуальными темами, и все персонажи на самом деле там заняты осмыслением. Для меня комикс оказался еще и более свободной рамкой для личного высказывания. Здесь можно смело задавать себе вопросы: кто ты, зачем здесь оказался, что ты должен сделать, для чего? Это возможность еще раз задуматься о любви и ненависти.
— Как вы искали и нашли вашего Хэкона?
— Мы его, собственно, придумали — вместе с Федором Бондарчуком, со сценаристом — прямо на пробах. Это было настоящей лабораторией. Мы собрались и сказали себе: прилетает откудато со звезды парень. Он кто вообще такой? Я видел его очень просто. Он не руководствуется привычными правилами, не живет по формуле «кто сильнее, тот и прав». В нем нет хамства, агрессии. Он — «ино» именно потому, что мыслит иначе. К тому же абсолютно открыт. Во второй части, конечно, больше экшена, технических ухищрений. Но даже и здесь мы пытались сохранить философию, универсальные темы.
— Понятно, что в фантастике много жанров, ответвлений. Но все-таки: кто литературные родители Хэкона?
— Вы знаете, в моем понимании он вообще родом не из фантастики, а из… стихов Афанасия Фета. Да-да. «Я пришел к тебе с приветом, / Рассказать, что солнце встало». Фета у нас не воспринимают как чтото актуальное, давайте честно… Почему? Он слишком открыт, наивен — даже по меркам XIX века. Но Фет буквально обезоруживает, даже когда читаешь его популярные, изъезженные вещи. Я почему-то уверен, что писал он это не с восторгом, а как бы… отрешенно. В общем, не для школьных утренников, а как бы из глубины человеческой…
— Вы можете объяснить, что во второй части происходит с Хэконом и его девушкой? Кто там с кем и чем меняется, какой силой?.. Потому что я, честно говоря, не до конца понял.
— Дело в том, что во второй части Хэкон, который полюбил земную девушку, как бы и сам становится немного человеком. Любовь делает уязвимым. Хэкон начинает испытывать страх, волноваться, ревновать. В нем вдруг просыпаются чувства, они сродни бацилле, они опасны, губительны для него…
— И это делает его человеком.
— В чем-то — да. Я, честно говоря, эту трансформацию воспринимал в штыки, потому что для меня Хэкон был очень цельным сосудом, который не хотелось расплескать. Например, его юмор, сарказм — по отношению и к себе, и к земной жизни… Но вот во «Вторжении» появляется угроза извне, с которой он должен справиться. И он не может понять, как себя вести и что вообще с ним происходит. Он только понимает, насколько это бесконтрольная и человеческая, увы, вещь — агрессия. И он теперь все время должен быть настороже.
— Вы можете спорить с режиссером во время съемок, настаивать на той или иной черте вашего героя?..
— Я называю это не спором, а обсуждением. Я всегда обсуждаю роль с режиссером. Сейчас все хотят быть услышанными, митинги целые по этому поводу собираются. Все хотят диалога. И здесь — то же самое. Я считаю, что диалог — великая вещь. Я надеюсь, когда-нибудь мы все к этому придем, и наступит царство мировой воли, как у Чехова. Не везде, конечно, но все же грубая сила уйдет на второй план. Понятно, что сегодня это не так, и бацилла насилия опять всюду проникает. И режиссеры хотят быть диктаторами. В нашем случае этого не было. Потому что Федор Сергеевич (Бондарчук.— «О») молод душою, открыт к дискуссиям, и сам пламенно отстаивает свою точку зрения. У него тоже много эмоций, собственных взглядов, которые нужно учитывать, иначе будет нечестно. Если ты приходишь со своими мыслями — будь добр выслушать и его. И я всегда оставляю за собой право на ошибку.