Лекции Шульман, спектакли Гоголь-центра и другие способы научить детей работать и думать
Основательница Европейском гимназии Ирина Боганцева рассказала, что школа должна давать детям в новых реалиях — от навыков межличностого общения до привики от пропаганды
Ирина Боганцева в 1992 году основала Европейскую гимназию — одно из первых частных учебных заведений в России. Проект, начавшийся с детского сада на одну группу с бюджетом меньше 1 000$ в месяц, превратился в огромный образовательный комплекс, который прочно держит место в первой десятке рейтингов частных школ Москвы спустя почти 30 лет после основания и принес в 2019 году доход в $5 млн. Forbes Woman поговорил с Ириной Боганцевой о том, что позволяет оставаться конкурентоспособными в быстро меняющемся мире, чего хотят от школы современные родители, как фильмы Юрия Дудя помогают развить у детей критическое мышление и почему она решила вернуться к работе учителем, передав должность директора сыну.
До того, как открыть собственный сад и школу, вы работали в системе образования? Как пришла идея создать свой проект?
После педагогического института я пошла работать в школу. В 80-х я пять лет проработала в Академии педагогических наук в лаборатории обществоведения в Институте содержания методов обучения. Я писала там диссертацию по применению массовых методов оценки знаний по обществоведению — что-то похожее на ЕГЭ. Тогда это был взгляд в будущее. Но в советское время была своя проблематика. Руководство института говорило: «Хорошо, может быть, математику так можно проверять, а как же вы начнете проверять марксизм-ленинизм, ведь вы должны в этих тестах давать неправильные ответы про марксизм, они же могут их запомнить?». Одной из моих задач было доказать, что это не так — и тесты можно применять. Потом времена изменились: моя диссертация была закончена, но уже никому не нужна. Я так и не стала ее защищать. Оказалась в пучине революционной борьбы, была лидером неформального движения в Москве, потом была избрана в Моссовет и работала в мэрии под руководством Гавриила Попова. Но это все было очень коротко: год неформалка, год в Моссовете, год в мэрии. Тогда стремительно события развивались. В 92-м году я оказываюсь совершенно на улице, потому что мэр Попов ушел в отставку, и всем, кто с ним пришел, быстро указали на дверь. И вот я уже не учитель, и не хочу туда возвращаться, потому что это была очень жесткая система, директора школ были очень авторитарными людьми. А я тут глотнула воздух свободы и думаю: как же так, у меня опять будет начальник? Понимаете, у меня три года фактически не было начальника, я сама себе была режиссер. Это с одной стороны. А с другой — у меня трое детей. Такого института нянь, как сейчас, не существовало. И я решила — сделаю детский сад для младшей дочки, самый лучший.
Как вы начинали этот проект? Как экономически был устроен запуск?
Тогда только стала известна у нас система Монтессори, и мы ее применили. Послали учиться в центр Монтессори всех, кого я наняла на работу. Нашли, где покупать специальные материалы. Наш бюджет в первый год составлял где-то $10 000. То есть меньше, чем $1 000 на месяц. На это существовал детский сад, куда ходили 25 детей, и работали 15 взрослых. Аренда оплачивалась из этой же суммы. В первый год сад был бесплатным.
Я не накопила никаких особых средств, поэтому как-то выкручивалась. Например, я упросила сдать мне в аренду две комнатки в бывшем райкоме партии, уже тогда не существовавшем вместе с партией. И тут же пересдала их какой-то фирме, которая привозила из Америки куриные окорочка. Получила большую сумму — $4 000 — и вложила ее в школу. Но так выкручиваться мне было очень плохо, я этого не умею. К концу первого года я подумала: мы тут все собрались, разве мы не профессионалы, почему наш труд не должны оплачивать?
Тогда же у нас появилась и школа — старшие дети закончили сад, и мы для них организовали первый класс. Потом они перешли во второй, а мы набрали еще первый. И так доросли постепенно до старшей школы. В 90-е годы госструктуры очень малодоброжелательно относились к частным школам. Наш рост сдерживали тем, что мы не могли получить помещение. Поэтому мы росли очень медленно. Но в конце концов это даже плюс, потому что при таком постепенном, естественном росте мы могли отрабатывать и буквально полировать все.
Как родители отнеслись к идее сделать сад и школу платными? Это было непростое экономически время — было сложно найти желающих?
Я сказала: «Ребята, я просто уже не могу ходить с протянутой рукой, давайте будем зарабатывать, а не клянчить». Назначила цену $100 в месяц за ребенка. Сотрудники мне говорили: «$100 — это немыслимые деньги, кто нам столько заплатит?». У них была зарплата $15 в месяц, и тогда это была неплохая сумма. Я как депутат $25 получала. Конечно, рублей было много, но они были все деревянные. Я рассчитала, сколько саду для нормальной жизни нужно, и решила дать рекламу. Позвонила одному знакомому журналисту: «Слушай, надо написать заметку и дать наш телефон». Сейчас это чудовищно звучит, но в те времена это было нормально. Дали рекламу, стали люди звонить на мой домашний телефон, потому что в саду у нас никакого телефона не было, нам номер никто не дал. Мы арендовывали две пустые группы в государственном детском саду.
Я купила два рулона ситца: в красную клеточку и в зеленую. Одна группа у нас была из зеленого ситца — шторы, покрывальца, а другая — из красного. И так все смотрелось хорошо, хотя мебель была старая, обшарпанная. И первая женщина, которая пришли, посмотрела все, говорит: «Знаете, у вас очень все симпатично и люди такие у вас хорошие. Все у вас очень хорошо, но мне муж сказал: даже не надо туда ездить и смотреть. Что они могут сделать для нашего мальчика за $100?». Это был первый урок маркетинга, который я получила. И сразу подняла плату, потому что сотрудники говорили, что это невероятная сумма, а для кого-то это была ничтожная сумма, за которую «ничего для нашего мальчика нельзя сделать». Вот так примерно это все и развивалось. В 2019 году годовой наш доход составил порядка $5 млн. Получилось эту организацию продвинуть от $10 000 в год до $5 млн — это в 500 раз!
Образование — прибыльная сфера? За что готовы платить родители?
На образовании особо не заработаешь прежде всего потому, что у нас есть огромный кусок бесплатного государственного образования: хорошего, плохого, разного, — но это очень большой кусок пирога. И мы с ним так или иначе конкурируем. Там бесплатно, а здесь я тоже учу математике, не чему-то такому невероятному, и тоже проходим мы «Войну и мир», но за деньги. Значит, чтобы человек принял решение, что не там «Войну и мир», а здесь, надо быть насколько лучше для этого?
Разные родители готовы платить за разное. У меня, например, есть любимая девочка, и я для нее должна сделать все, что только могу, самое лучшее. А самое лучшее для меня — образование. Поэтому я таких же родителей и выбирала. А если у них какие-то другие вещи на уме, то это не к нам. У нас, например, первые семь лет не было охраны вообще никакой. Только когда в 1999-м стали взрывать дома, это, конечно, очень большую тревогу во всех поселило, и во мне тоже. Тогда я и организовала охрану. Но еще раньше, в 90-е, к нам пришел один суперкрутой с вооруженными охранниками папаша и сказал: «Я все посмотрел, очень понравилось, но охраны-то нет. Это не беда, я своих вооруженных ребят расставлю везде здесь по школе». Я подумала: «Это не наш человек, потому что он очень опасно живет — за ним, наверное, охотятся и в конце концов найдут на нашей территории». Я ему очень вежливо отказала. То есть с самого начала мы не принимали всех желающих. И сейчас не принимаем: принимаем, наверно, каждого пятого.
Какие принципы вы стремились реализовать в своей школе? На что ориентировались?