Культурные коды экономики: как изменить национальные особенности, не теряя лицо
Культурные особенности стран часто мешают их развитию, создавая колею, с которой не сойти. Можно ли так изменить культуру, чтобы не повредить национальную идентичность? Экономист Александр Аузан объясняет на примере Японии, Южной Кореи и России. А заодно рассказывает, как городские парки влияют на политическую сознательность, а школа — на инновационное мышление.
Это шестая колонка из цикла «Культурные коды экономики» доктора экономических наук Александра Аузана в рамках совместного проекта Forbes Life и Arzamas. Лекцию «Можно ли менять культуру ради экономического роста» и полный курс лекций «Культурные коды экономики: почему страны живут по-разному» можно послушать на сайте Arzamas или в мобильном приложении «Радио Arzamas».
В 1870-е годы Япония — малоизвестная азиатская страна, которая находится в умирающем состоянии и намеренно закрывается от всего мира. Европейские державы открыли ее принудительно, потребовав свободы торговли (разумеется, не из гуманизма). После этого в самой Японии начались процессы, которые через несколько десятилетий дали оглушительные результаты. Эти процессы — так называемые реформы Мэйдзи — были связаны прежде всего с культурой. Для сохранения суверенитета японцы решили воспользоваться опытом противника и попытались стать англичанами — начали носить цилиндры, читать Локка, Гоббса и Дарвина, сменили стилистику общения.
Результат первыми ощутили наши соотечественники, когда в ходе русско-японской войны в морском сражении под Цусимой никому не известный японский флот разбил знаменитый российский. Это было общемировое потрясение. Япония появилась на арене в виде значимой державы.
Через несколько десятилетий Япония продемонстрировала еще одно чудо. После капитуляции Германии во Второй мировой войне она воевала еще почти четыре месяца — одна со всем миром. Чтобы сломить эту страну, понадобилась атомная бомбардировка и десантирование советской армии против Квантунской группировки.
После оккупации Япония снова показывает чудо — экономическое. В 1960-е экономисты спорят о том, когда Япония станет первой страной мира, обгонит Соединенные Штаты.
Но этого не происходит. Япония, поразившая всех и своей военной выносливостью, и способностью к освоению техники, и культурными переменами, и экономическим ростом, впадает в долголетнюю депрессию. В ее социальной жизни тоже не все хорошо — высокий уровень суицидов, нежелание молодежи работать. Что же произошло?
Одна из версий состоит в том, что Япония, пытаясь совершить скачок, подорвала свою национальную культуру, свою идентичность, и почти через 100 лет это дало очень тяжелые результаты. Другая — что японцы достигли того качества жизни, которое им хотелось иметь, и им не надо больше никуда бежать. Сложно сказать, кто прав в оценке японского эксперимента, но понятно, что мы имеем дело с проблемой, которая давно была описана в виде молитвы о душевном спокойствии: «Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить, и дай мне мудрость отличить одно от другого». Эта проблема ставит вопрос о том, можно ли провести такие изменения, чтобы сохранить силу культуры страны, нации и ее истории и при этом получить значительный экономический результат.
Как изобрести новый институт
Другая страна, удивившая Запад, — Южная Корея. Меньше века назад, в 1950-е годы это была слабая аграрная страна, разорванная гражданской войной и интервенцией. Ее сегодняшний успех начался в чеболях — промышленных концернах, управляемых семейными кланами. С точки зрения западных экспертов не стоит брать на работу родственников — это создает коллизии. Но в южнокорейском обществе клановость снизила издержки общения: в семье всегда понятно, кто старший, кто младший, к кому обращаться для разрешения споров. Добавьте к этому «маскулинную» готовность соблюдать стандарты при сборке машин и оборудования. В итоге — успех: Южная Корея сейчас одна из лидирующих стран мира с высоким валовым продуктом на душу населения.