Коллекция. Караван историйРепортаж
Владимир Гостюхин: «В советском кино ни одни съемки не обходились без романа»
«На съемках всегда особая атмосфера. У Валеры Тодоровского в «Оттепели» это хорошо показано... Когда ты влюблен, ощущаешь, что живой. Кровь гуляет, ты взбудоражен. И на экране потом это видно — жизнь, которая в тебе бурлит. Поэтому в советских картинах такая энергетика».
— Владимир Васильевич, ваша актерская судьба сводила вас со многими известными личностями. Кто поразил вас больше всех?
— Наверное, Нина Русланова. С ней мы играли мужа и жену в картине «Автостоп» у Никиты Михалкова. Нина — это ураган! Из-за нее я даже закурил после воздержания в три года. Озвучание «Автостопа» проходило в Риме. Лететь туда мы с Ниной должны были вдвоем. Нам дали водителя, чтобы довез до аэропорта. И вот среди ночи он забрал меня из гостиницы «Мосфильма», и мы едем за Ниной на Арбат — она там живет. Звоню, а телефон занят, занят, занят. Кружусь вокруг дома, попасть не могу — у них там код. Я наугад цифры набираю, а меня жители разных квартир посылают, ночь же на дворе. А самолет в Рим улетает в восемь тридцать. Так я метался, пока не появился дворник. Он меня впустил, я поднялся, позвонил в дверь. Открывает Нина — видимо, накануне отмечала Рождество. На полу валяется телефонная трубка. Я говорю: «Нина, блин... У нас самолет через час!» Через пять минут она была уже в машине и сразу же на меня набросилась: «Гостюхин, ты такой-то растакой-то! Почему меня не разбудил, почему не позвонил?» Наехала так, что ни я, ни водитель не могли найти слов... На самолет мы опоздали. А следующий рейс на Рим только через четыре дня (это же конец восьмидесятых, не то что сейчас). И билеты пропали. Что делать? Нина вызвала своего бывшего мужа с деньгами, и мы купили билеты на ближайший рейс в Италию — в Милан. По дороге зашли в ресторан позавтракать, и она быстро договорилась, чтобы принесли бутылку. Несмотря на «сухой закон», Нине, как знаменитости, удалось добыть эту бутылку. Мы сняли стресс опоздания. В самолете я было задремал, проснулся из-за того, что слышу — скандал. Это Нина села с кем-то в карты играть, что-то в игре ей не понравилось, и она очень громко строила своих партнеров. С большим трудом нам вместе со стюардессой удалось успокоить эти картежные разборки. И вот прилетаем в Милан, никто нас не встречает, хотя мы предупредили ассистентку. Людей нет — все с нашего рейса разошлись. Аэропорт как-то быстро опустел. Я в панике. Денег ни копейки. Языка не знаю. Куда идти, куда ехать, кого искать? Я в отчаянии, а Нине хоть бы что. Мимо проходит полицейский с собакой. И она вдруг решает проверить, кобель это или сука. Бросается к собаке, полицейский что-то кричит, наводит на нее автомат, а она ему в ответ: «Что на меня орешь, думаешь, я хочу эмигрировать? Да на кой мне сдалась ваша Италия!» Я ее оттащил от полицейского и почти истерически кричу: «Нина, сядь! Посиди, успокойся!» Она в ответ: «Гостюхин, как же ты мне надоел!» Но на месте она, конечно же, усидеть не могла, и через пять минут ее куда-то унесло. Я, как говорится, смирился с судьбой. Прошло с полчаса, и вдруг вижу: Нина за шкирку тащит какого-то мужичка и кричит: «Вот, нашла! Он здесь в «Аэрофлоте» работает — итальянец, но по-русски разговаривает». Оказывается, тут за углом наш советский «Аэрофлот». Они-то нас и отвезли в консульство в Милане. А те уж созвонились с Римом, посадили нас на поезд. Но Нина и в поезде гуляет. Выясняет, почему чая у капиталистов нет, как в поезде Питер — Москва. Еле успокоил, уговорил лечь спать. А она с полки все то же: «Гостюхин, как ты меня достал!» Я ей в ответ: «Нина, сутки с тобой, как на фронте — сутки за трое!» Когда утром приехали в Рим и на перроне нас встретил Анатолий Ермилов, второй режиссер Михалкова, первое, что я у него спросил: «Толя, у тебя сигареты есть?» — «Да». — «Дай мне!» И забрал у него пачку. Подряд пять штук высадил на нервной почве. Сорвался и после долго не мог остановиться — курил еще целых пять лет...
— У Михалкова вы потом еще в фильме «Урга — территория любви» играли главную роль. Такой необычный фильм...
— Он и снимался не так, как другие. Обычно Никита Сергеевич до съемок все картины тщательно репетирует, а «Урга» — чистая импровизация. Даже сценария не было. Только либретто в десять страниц, набросанное Рустамом Ибрагимбековым. Мы с группой полетели в Пекин, оттуда отправились во Внутреннюю Монголию, в степь. Помню, Никита перед съемкой садился на коня, взлетал на какой-то высокий холм и, как воин перед сражением, сверху смотрел на степь — искал натуру. Потом спускался и начинал съемочный процесс. Я степь первый раз увидел и все любовался — море из зеленого бархата холмов переливалось до горизонта. А потом, по прошествии уже трех месяцев, хотелось привычной картины, хотелось леса — так от степи устал. Никита Сергеевич на площадке создавал атмосферу импровизации. Все рождалось прямо здесь и сейчас. Например, снимается сцена в юрте, когда меня привечают местные жители. Застолье. Мне наливают пиалу китайской водки, такую у нас в России раньше звали «сучок». Ничего более омерзительного я никогда в жизни не пил — хинная вода (это такой укрепитель для волос) и то терпимее. Я как-то раз в 16 лет выпил ее на спор ради пацанского куража, так что знаю, что это такое. Но о том, каков на вкус китайский суррогат, до 45 лет не ведал... Монголы выпили, и я за ними. Чувствую — проглотить не смогу. Мучительно сражаюсь с этим отвратительным напитком, и весь ужас происходящего отражается на моем лице. Группа за камерой, глядя на мои муки, давится от беззвучного смеха. Когда я все-таки проглотил этот чертов «сучок», поднесли мне закуску — пиалу с дымящимся жирным супом из баранины. А у меня перед глазами картина — как этого барана два часа назад при мне забили и разделали. Я взял себя в руки и уже собрался приняться за суп, как туда залетела огромная муха... Тут я позеленел. И это все фиксирует камера! Такой вот у Никиты был художественный прием.