«Когда у тебя много детей, остается сильно меньше времени, чтобы думать о смерти». Интервью с режиссером Николаем Хомерики
В новом выпуске «Пленки» Егор Спесивцев поговорил с режиссером Николаем Хомерики о его новом сериале «Чистые», Петербурге, кино и смерти
Это интервью мы записываем в вашей квартире в Петербурге, где вы уже довольно долго живете. Почему вы уехали из Москвы?
Лет десять назад мы с женой как-то устали от Москвы и решили попробовать здесь — всегда мечтали пожить в Петербурге. Сняли квартиру, переехали. Позже оказалось, что это немного не та квартира, которую мы хотели. А когда поняли, какую хотелось бы, уже жили здесь. Хотя даже не думали, что она будет наша. Мы выбрали Васильевский остров, потому что, во-первых, моя жена здесь родилась, а во-вторых, потому что здесь более широкие улицы. Тем более Большой проспект. Здесь больше воздуха, ниже дома, больше неба. Такая, обособленная атмосфера острова. Я отсюда практически не выезжаю. Разве что когда еду в Москву через Московский вокзал.
Я учился в Петербурге и жил неподалеку отсюда — на Среднем проспекте. Каждый раз, когда я оказываюсь на острове, я невольно сверяю себя нынешнего с тем мной, который здесь переживал подростковую растерянность. Тот период меня в значительной степени сформировал. У вас есть такие формирующие воспоминания, к которым вы возвращаетесь, куда-то приезжая? И отслеживаете ли вы, как происходит переоценка ценностей, как вы меняетесь сквозь время?
Ого, какой вопрос. Так как я часто езжу в Москву, я там много брожу по местам, где учился в школе и в институте. И у меня, конечно, сильная ностальгия возникает сразу, тоже попадаю в то время. Вы сказали про переоценку ценностей — когда я в институте учился на экономическом, у меня тема реферата по философии была «Жизнь как переоценка ценностей». Я пытался там еще в юном возрасте написать о том, что мы все время находимся в процессе переоценки. Вот в процессе этой переоценки я и оказался здесь, на Васильевском острове, где мне очень нравится. Здесь, как на даче, люди совсем другие, стремления другие. Я тут знаю каждого продавца в магазине, многих — по имени. Иногда можно даже не заплатить, а сказать «денег не взял». Потому что в Петербурге совсем другие человеческие отношения.
В Москве вам было дискомфортно, потому что обстановка была более светской? Меньше простых людей и больше условной «богемы»?
Мне сложно сказать, что такое богема. Но, если мы говорим о тех людях, которые на последних страницах глянцевых журналов мелькают на фото с вечеринок, то, да, особого стремления там находиться у меня не было и нет. Удивительно, что, когда попадает в руки такой журнал, открываешь его, а там все те же люди практически. Я даже половину из них не знаю, но лица узнаю: вот опять этот, вот опять тот. Здесь, в Петербурге, своя творческая среда. И как-то так получается, что я общаюсь больше с музыкантами, чем с кинематографистами. Не знаю почему.
В Петербурге довольно мало кинематографистов. Я с ходу могу вспомнить только Алексея Германа, но и он как будто чаще бывает в Москве. А почему вас именно музыканты интересуют — или это случайное совпадение?
Да музыка — это вообще интересно. Это искусство прямого высказывания, когда ты сочиняешь — и оно выходит. Не так, как в кино, где тебе надо сначала сценарий написать, потом деньги получить, собрать операторов, актеров. А потом все отснятое продюсеры могут смонтировать так, что от сценария ничего не останется.
У вас не возникало желания что-нибудь написать? Чтобы без посредников.
Вот буквально первый раз в жизни, неделю назад, мы сняли дачу. Может быть, на даче получится. Но у меня ведь трое детей, кошка, собака, работа. Очень сложно найти время. Я и читаю-то чаще всего в «Сапсане», потому что там находятся эти четыре часа, когда не поработаешь. Но у меня есть мысли, что при более удачной финансовой ситуации можно было бы просто снимать кино малой группой, чтобы отойти от всех этих больших процессов, больше ориентироваться на себя.
Мне кажется, даже малой группой снимать дорого.
Есть питерский режиссер Роман Михайлов, который много фильмов снимает. Сейчас снял очередной фильм в Индии. Он снимает кино независимо, за какие-то свои деньги, и ему никто ничего не говорит про длину фильма и не ставит никаких ограничений. В принципе, я достаточно свободно снимал фильм «Море волнуется раз». Меня, правда, все-таки уговорили его сократить на полчаса, о чем я до сих пор жалею.
А что именно вы вырезали из «Море волнуется раз»?
Там была одна очень важная линия, сейчас будет спойлер. По сюжету есть молодая пара — и та же самая пара, те же люди, но 30 лет спустя. Они там общаются друг с другом, но ни разу не заводят разговор о том, что они — это они. Мы сняли сцену, где это становится очевидно, но мне сказали ее вырезать, потому что все и так понятно. Спустя два года, после просмотра мы с режиссером монтажа Иваном Лебедевым сошлись во мнении, что это было сделано зря и этой сцены очень не хватает.
Нет желания выпустить режиссерскую версию?
Я бы очень хотел переработать фильм, но так вышло, что какому-то из исполнительных продюсеров компании понадобился наш жесткий диск и на него записали другой материал. Поэтому у меня нет исходников.
Вы далеко не сразу пришли к тому, чтобы снимать кино — сегодня уже упоминалась учеба на экономическом факультете. Как это случилось?
Во многом благодаря Музею кино и Науму Ихильевичу Клейману. Я не помню точно, как я туда попал. Помню, что стал ходить смотреть фильмы. По два-три фильма в день, переходя из одного зала в другой. Меня это очень затянуло. Года два-три я так ходил, а потом возникло желание самому что-то попробовать, поучиться где-то. И, благодаря тому, что на высшие режиссерские курсы принимали на платной основе, мне удалось поступить. В советское время туда было практически невозможно попасть, был дичайший конкурс. А когда я учился, брали всех, кто хоть что-то соображал и мог заплатить. Так я оказался в мастерской Хотиненко Владимира Ивановича, Павла Константиновича Финна и Владимира Алексеевича Фенченко.