Елена Мольченко об Александре Фатюшине: «Он снялся более чем в пятидесяти картинах, а зрители его запомнили по роли хоккеиста Гурина»
«Когда Саша объявил семье, что собирается стать актером, сестра подняла его на смех: «Даже не думай! Ну какой из тебя артист? Да и фамилия у тебя неподходящая — Фатюшин». На что он ей ответил: «Спорим, что через десять лет фамилия Фатюшин станет известной на всю страну?» Так и случилось! После премьеры фильма «Москва слезам не верит» его обаятельного хоккеиста Гурина полюбили миллионы зрителей...»
— В семье Фатюшина был кто-то с актерскими наклонностями?
— Саша был простым рязанским парнем, причем рязанским до корней волос. Его отец был шофером, мама работала на фабрике. В семье трое детей, Сашу называли последышем: самый маленький, самый болезненный, естественно, самый любимый. Жили Фатюшины небогато, в коммуналке. На участке во дворе мама Саши разбила маленький огород. Для прокорма детей держали кур и поросенка.
Когда мы с Сашей приезжали в Рязань, обязательно на обратном пути заворачивали в село Константиново, на родину Есенина. Нас там очень любили работники музея, с удовольствием показывали экспонаты из запасников. В новом павильоне повесили стенд с письмом Есенина. «Саш, — ахаю я, — ты ничего не видишь? У вас с ним даже почерк одинаковый!» Они с Есениным были как близнецы-братья! Какое стихотворение поэта ни открой, как будто Фатюшиным написано.
В одной из комнат экскурсовод показал коврик: «А это единственное, что Сергей Александрович, когда уехал из отчего дома, взял на память». Мы переглянулись: и тут совпадение! К тому времени у Саши умерли родители, и единственное, что он забрал из родительского дома, это висевший над его кроватью коврик...
На его выбор профессии оказал влияние старший брат. Он занимался в кружке художественной самодеятельности. За ним туда подтянулся и младшенький. Юрий вскоре охладел, а Саше там очень понравилось. Когда стал постарше, занялся футболом, боксом. Но увлечение свое актерским делом не забросил, пошел в рязанскую театральную студию.
В школе № 2, где училась сестра Фатюшина, преподавателем физики и астрономии был Александр Исаевич Солженицын. Никто и не подозревал, что по улицам Рязани ходит будущий знаменитый писатель. Естественно, благодаря Солженицыну в школе был создан литературный кружок, куда ходил Саша. Ребята на уроках слушали педагога с интересом. А дома Александр Исаевич печатал на пишущей машинке своего «Ивана Денисовича». Когда Саша поступил в институт, открылось дело Солженицына. Он рассказывал: «За мной несколько раз приезжала черная «Волга» из КГБ, забирали с лекций на допросы. Расспрашивали о литературном кружке, который был в Рязани, про солженицынские чтения».
К окончанию школы Саша определился — буду актером! Он увидел в кинотеатре фильм «Высота» и захотел стать таким, как Николай Рыбников. Родители были против, а сестра подняла его на смех: «Не суйся туда! Даже не думай, бесполезно. Да и фамилия у тебя не актерская — Фатюшин». На что он ей ответил, что через десять лет его фамилия станет известна на всю страну.
— Александр Константинович легко поступил в ГИТИС, с первого раза?
— Нет, со второго. В первый год во всех театральных вузах он с треском провалился. На экзамене Саша предстал перед приемной комиссией лирическим героем — читал отрывок из Паустовского. Провал был оглушительным! Ему даже посоветовали забыть об актерской профессии. Саша уехал в Рязань и работал год таксидермистом в мастерской, где делали чучела животных. Им приносили трофеи охотники или поступал заказ из музея.
По его рассказам, делал это он с удовольствием. В ремесле была большая доля искусства. Мастер, который его обучал, говорил, что самое сложное — сделать чучело козодоя. Оказывается, у этой птицы кожа тоненькая, как папиросная бумага. Саша с азартом рассказывал, какая там технология: надо кожу вымачивать в квасцах, потом ее шлифовать. Это был высший пилотаж! Не раз он мне с сожалением говорил: «Лен, я рано уехал, а так бы сделал это чучело козодоя». Забавно, я думала, он переживал, что каких-то ролей не сыграл, а оказывается, что не сделал чучело!
Одним словом, через год Фатюшин снова поехал в Москву поступать. И на этот раз его приняли в ГИТИС. На первом же прослушивании Саша выпалил прямо в лицо Андрею Гончарову, председателю приемной комиссии, отрывок из чеховского «Разговора человека с собакой»: «Вот ты — собака, ты ничего не понимаешь...» Гончаров сразу же взял его на свой курс. Это был экспериментальный набор, где совместно обучались режиссеры и актеры. Андрей Александрович принял на актерский только Сашу Фатюшина, Игоря Костолевского и Сашу Соловьева. Игорь где-то в интервью говорил, что самым талантливым из всей троицы был Фатюшин.
То, что он поступил к Гончарову, — огромное везение! Эти два человека были созданы друг для друга. Андрей Александрович такой взрывной, горячий, страстный, и Фатюшин ему под стать.
— Как они друг с другом находили общий язык с такими темпераментами?
— Когда люди делают одно дело и сосредоточены именно на этом, то не замечают, громко они говорят или тихо. Главное — достигнуть цели, я называю это сотворчеством. Тоже ловлю себя на том, что, когда говорю заинтересовано, повышаю голос. Меня даже спрашивают: «Что ты кричишь?» А я не кричу, это темперамент во мне бурлит. Недаром актерскую профессию считают грешной, потому что страсти кипят.
— А где жил провинциальный студент в столице?
— В общежитии, в одной комнате с еще одним любимым студентом Гончарова, Сашей Соловьевым. Он был таким же страстным и таким же бешеным, как Фатюшин. Два, как говорится, сапога пара.
Как-то к ним третьим подселили студента из Алжира, его звали Малик. В общежитии тогда все время работал репродуктор. Вечером заиграл гимн СССР. И вдруг Соловьев и Фатюшин, подмигнув друг другу, встают на кровати, прикрывшись одеялами, и алжирцу говорят: «Малик, вставай! Гимн страны надо стоя слушать». Малик послушно тоже встал. «А теперь, — говорят, — можно спать». Самое смешное, что в шесть часов утра Малик стал их будить: «Вставайте, гимн играют!» Хотели разыграть — и сами себя наказали.
Пожил Саша немножко в общежитии, а потом пошел подрабатывать дворником. И со своим другом Колей Царевым поселился в дворницкой. Это был подвал в одной из подворотен в районе Красной площади. Коля тоже рязанский, но учился у Юрия Завадского. Они по очереди подметали улицы, убирали снег.
— А как вы попали в Театр Маяковского?
— Мне в жизни очень повезло. Я окончила ГИТИС, меня приняли в Театр Маяковского, а главное, я вышла замуж за, как сейчас принято говорить, мегазвезду Александра Фатюшина. Он ходил в завидных женихах. А тут молодая бывшая студенточка окрутила заядлого холостяка...
Я пришла в театр в 1985 году. Труппа была в то время, конечно, сильнейшая. Только что, к сожалению, ушла Татьяна Доронина, но в театре оставались потрясающие актеры: Армен Джигарханян, Таня Васильева, Наташа Гундарева, Саша Фатюшин, Женя Симонова, Игорь Костолевский и многие другие. Это были звезды, которых знала вся страна. Но у меня сложилось ощущение, что внутри этой звездной системы были три кита, на которых все в театре держалось. Это Андрей Александрович Гончаров, Наташа Гундарева и Саша Фатюшин. Худрук театра обожал и Наташу, и Сашу. Саша с Наташей были в плотной рабочей, творческой связке. Я бы даже сказала, что именно они делали погоду в театре.
Саше было 34 года, Наташа чуть старше. И дело не в возрасте, просто они были зрелыми сформировавшимися людьми. А еще, позволю себе сказать, ХУДОЖНИКАМИ. Во-первых, талантливыми по своей природе, а во-вторых, очень хорошо обученными. Актер — это не умение правильно и громко говорить слова с выражением, а серьезное и очень тонкое обучение. Плюс это нервная организация, психика и фантазия.
Мало того, Фатюшин и Гундарева были совестью театра: их мнение часто не совпадало с мнением парторга. Помню, когда проходила переаттестация и нужно было каких-то артистов уволить, Саша с Наташей категорически отказались в этом участвовать. А они входили в худсовет. Своим отказом Гончарову насолили, потому что он хотел избавиться от каких-то актеров, но без их одобрения не смог. Он очень расстроился по этому поводу: получается, «птенцы гончаровского гнезда» пошли поперек его решения.
Помню, когда мы, еще студенты ГИТИСа, выходили в массовке на сцену Маяковки, Фатюшин и Гундарева уже были небожителями. Но никакой звездной болезни у него, как, впрочем, и у Гундаревой, не было. Мне казалось, стоит им появиться в театре, как сразу же свежо становится, словно подул ветерок, какая-то другая энергия возникала. При всей своей известности они не были чванливыми. Вот сейчас смотрю на молодых артистов, которые работают в театре, снимаются в кино: они ездят на иномарках, одеваются в бутиках, у них у всех агенты. А тогда такого не чувствовалось. Никто не задумывался, сколько они там на своих съемках зарабатывают. Да и не намного они по деньгам обскакивали своих коллег.
Помню, как я все время приставала с расспросами к аспиранту Коле Цареву, Сашиному другу детства:
— Скажи, а как живет Фатюшин? — Я наивно думала, что актер такого масштаба обитает непременно в царских палатах.
А Коля в ответ только смеялся:
— Да у него, кроме магнитофона, ничего нет!
— Где вы его в первый раз увидели, на сцене?
— В кино. Классе в восьмом приходит как-то моя подруга и говорит: «Знаешь, сейчас на экраны вышел фильм запрещенный, его показывают только в восемь утра в кинотеатре. Эротический!» А поскольку мы учились во вторую смену, я проснулась рано утром, и мы поперлись смотреть «взрослый» фильм «Осень».
И вот я сморю на экран. Какая-то деревня, какие-то колхозники. Главные герои все время разговаривают в постели. Один раз, правда, артистка Рудная появилась в лифчике, вот и вся эротическая сцена. Из всего фильма я запомнила двух смешных человечков — Гундареву и Фатюшина. Они играли мужа и жену. Герой Фатюшина был немногословен и носил тулуп, а Гундарева — платок.
— Гундарева и Фатюшин учились вместе?
— Наташа училась в Щукинском, а Фатюшин в ГИТИСе. Сашиным однокурсником был Игорь Костолевский. Игорь чуть постарше, он до этого отучился в каком-то техническом вузе три курса, потом поступил в театральный. Гончаров его взял, что-то в нем увидел на экзамене. А потом не знал, что с ним делать.
Кстати, с ним это часто бывало. Андрей Александрович сам со смехом рассказывал, как набирал курс: «Я похож на джигита, который скачет на лошади, видит: что-то красивое лежит на дороге, хоп — под бурку себе. А потом приезжаю, бурку распахиваю, а там, оказывается, совсем не то, что мне привиделось». Гончаров часто шутя подтрунивал над Костолевским: «Вот я смотрю на вас и не знаю, что с вами делать? Вы идете, и у вас всегда одно настроение — умер Бетховен».
— Гончаров не знал, что делать и с актером Фатюшиным тоже?
— Нет-нет, он знал, что с ним делать. Потому что Саша этюды приносил чудесные. Он вспоминал, как они какой-то отрывок в ГИТИСе делали, и он там танцевал до самозабвения. Саша был любимым студентом Гончарова. Учитель называл его «рязанским Марлоном Брандо»! В каком театре служить после учебы — такого вопроса даже не стояло! Только Театр Маяковского. Саша, по-моему, еще студентом играл какие-то спектакли на сцене Маяковки. По Иону Друцэ в спектакле «Мария» он играл Петюню, который колеса накачивал насосом.