Груз прошлого: что следует понимать под имперским и колониальным мышлением
Обвинения оппонентов в имперском или колониальном мышлении — один из самых популярных риторических приемов в спорах о ситуации в мире. С его помощью журналисты, политики и национальные лидеры объясняют поведенческие паттерны и стратегии отдельных людей и целых государств: от пренебрежительного отношения к представителям «малых народов» до геополитических амбиций и экспансий. Специально для Forbes Life историк Василий Легейдо рассказывает, что стоит за этими понятиями.
Зачастую участники дискуссий, которые применяют обвинения в колониальном или имперском мышлении как критический аргумент, не могут четко объяснить, существует ли разница между этими понятиями и как именно они формируют социальные и политические тренды. Сложность работы с понятием «имперское мышление» во многом объясняется тем, что его используют для объяснения как личных взглядов отдельных людей, так и действий государств или режимов.
В первом случае речь как правило идет о тех, кто так или иначе ставят себя выше других по признаку происхождения. Проявляется такое отношение не в форме открытой ненависти, как в случае расизма или шовинизма, а в форме социальных практик, утверждающих привилегированное положение одного человека или народа над другим. Другими словам, имперским мышлением называют поведение представителей одной социальной группы, которые необязательно выражают открытую ненависть к представителям другой, но своими действиями и риторикой подчеркивают превосходство над ними.
Носители имперского мышления в подобной интерпретации могут считать оправданным вмешательство своего государства в чужую политику на правах «старшего соседа» или пытаться «просвещать» людей другого происхождения о «благах цивилизации» — по аналогии с тем, как европейские колонисты и миссионеры насаждали свои порядки, традиции и мировоззренческие установки коренным народам других континентов. Порой такое отношение принимает форму заботы, которую представитель привилегированной группы навязывает «соседям» или «дикарям», независимо от их желаний и потребностей.
Понятие «имперское мышление» применительно к государствам часто используют, чтобы объяснить ситуацию, когда власти одной страны пытаются навязать «заботу» другой или «взять под крыло» чужой народ. И в случае отдельных людей, и в случае политических систем носители имперского мышления имплицитно постулируют свое право выступать носителями знания, силы, культурных и интеллектуальных ценностей, а также право транслировать эти ценности, воздействуя на чужие взгляды и практики.
Миф о благородном дикаре как форма имперского мышления
Склонность к имперскому мышлению как характеристика этнической группы подразумевает не только определенную модель поведения, направленную на представителей других групп, но и способ самоидентификации или осмысления самих себя. Речь идет не только о том, что один человек считает себя и своих соотечественников более умным или цивилизованным, чем остальные, но и о том, что подобная установка столетиями формировалась как социальная и историческая норма для народа, к которому он относится.
Английские и французские переселенцы, заселявшие Северную Америку в XVII и XVIII веках, прибывали на другой континент уже со сложившейся системой представлений о мире, согласно которой по развитию и «цивилизованности» они превосходили местных жителей.
«Колонисты представляли индейцев как «естественных людей», живущих в доцивилизационном «природном состоянии», — писал американский антрополог Дэвид Бидни. — Цивилизация понималась как историческая система верований, обычаев и институтов, которые накладывались на естественное состояние человека. Переселенцы искренне видели свой долг в том, чтобы донести блага религии и цивилизации до дикарей и гуманизировать их в соответствии с идеалами и практиками европейской культуры. В результате христианский гуманизм и миссионерское рвение тесно переплетались с империализмом и торговыми интересами покорителей Нового Света».
Колонисты предполагали, что коренные американцы добровольно и охотно примут блага цивилизации, как только поймут, в чем они заключаются. Тогда европейцы и «дикари» смогли бы мирно сосуществовать. Автор исследования «Иезуит и дикарь в Новой Франции» Дж. Х. Кеннеди отмечал, что пытавшиеся внушить свои представления о мире и человеке миссионеры относились к своим ученикам как к объектам исследования. Обычаи и культура «дикарей» вызывали у европейцев искренний интерес, но лишь в том смысле, в каком посетителей музея может интересовать устройство первобытного общества.
Миссионеры не ненавидели представителей коренных народов, как нацисты — евреев, а расисты — темнокожих людей, однако их представления о «дикарях» все равно формировались в рамках определенной иерархии. На ее вершине располагались образованные, цивилизованные и гуманистичные европейцы, а низшая ступень отводилась дикарям. Последние носили странные головные уборы, проводили непонятные ритуалы и поклонялись богам, о которых ничего не слышали в Старом Свете. Миссионеры следили за ними как за высокоразвитыми приматами, но рассчитывали со временем преобразить своих подопечных, чтобы те переняли их взгляды, обычаи и верования.
Подобное отношение, с одной стороны, формировалось под влиянием установок эпохи Просвещения, предполагавших господство рационализма и научной картины мира, а с другой — в русле христианской религии, которая мотивировала проповедников распространять Слово Божие ради спасения заблудших душ. То, что сейчас считают имперским мышлением, несколько веков назад уместнее было бы назвать симбиозом мышления научного и религиозного.
Один из самых ярких примеров того, как добродушно, но одновременно снисходительно и свысока носители этого типа мышления относились к другим народам, можно считать образ благородного дикаря. Активно использовавший этот концепт французский философ XVIII века Жан-Жак Руссо с его помощью иллюстрировал врожденную чистоту человека до соприкосновения с цивилизацией, пока его еще не развратили многочисленные соблазны просвещенного общества.
В отличие от радикальных шовинистов, которые в разные времена презирали тех, кого считали дикарями, и проявляли против них агрессию, сторонники мифа о благородном дикаре, наоборот, обращали внимание не на жестокость и примитивность коренных жителей, а на их положительные качества. Несмотря на вроде бы доброжелательное отношение к «дикарям» интеллектуалы эпохи Просвещения все равно маркировали их как «варваров» и «первобытных людей». Осмысление других народов через призму мифа о благородном дикаре во многом привело к укреплению и распространению типа мышления, который в наше время считается имперским.
«Они живут в безмятежности, неподвластной неравенству условий, — писал про австралийских аборигенов рассуждавший в духе Руссо британский моряк и путешественник Джеймс Кук. — Они живут в согласии с землей и морем и получают от них все, необходимое для жизни. Они не жаждут великолепных домов и богатств, наслаждаются приятным климатом и чистым воздухом, поэтому практически не нуждаются в одежде».
Рассуждая о поведении и обычаях коренных народов, Кук пришел к выводу, что те «намного счастливее, чем мы, европейцы». И хотя в XVIII и XIX веках образ благородного дикаря противопоставлялся стереотипу об аборигенах как об опасных и жестоких существах, в действительности он основывался на аналогичных предрассудках.
«И те, и другие представления подразумевали, что коренные народы мира пребывали в естественном, примитивном, отсталом состоянии, то есть выступали древними предками «современного человека», младенцами рода человеческого, — объясняет историк Хелен Гарднер. — Временные метафоры сформировали социальные отношения колониального периода».