Георгий Гурьянов: художник, эстет, миф
О судьбе одного из самых известных художников Новой Академии и барабанщика группы «Кино» Георгия Гурьянова размышляет Сергей Николаевич.
Он играл всегда стоя. Говорил, что так лучше чувствует ритм. И вообще ему надо двигаться. Ударники обычно сидят, спрятавшись за свои барабаны и установки. Кто их там разглядит? Бойцы невидимого фронта. Все внимание фронтмену, солисту или как там еще называют тех, кто стоит на краю сцены, отбивая атаки и поглощая энергию народного обожания. А барабанщик что? Ничего! Гремит, шумит, исторгает звуки… Голос из преисподней.
Георгия Гурьянова это категорически не устраивало. Он хотел, чтобы его все видели. Его надо было видеть. В его белых наглаженных рубашках. С сардонической улыбкой на тонких губах. Дориан Грей, переквалифицировавшийся в ударники группы «Кино». Он первый проколол себе уши и надел одну сережку. Еще никто не знал, что это значит — мужик с серьгой. Как на ренессансных портретах в Эрмитаже. Он мог себе это позволить.
Дешевой бижутерией и боевой раскраской увлекался его друг и соратник по Новой Академии Владик Мамышев-Монро. Разные перверсии, переодевания в женское — это была его излюбленная художественная территория. А Гурьянов — воин, ударник, боец. Ничего женоподобного. Никакого виляния вправо-влево. Человек цели, слова, жеста. Уже по одному тому, как он брал палочки барабанщика, а потом кисти живописца, чувствовалась железная мужская хватка. Жилистая, мускулистая, натренированная рука.
Никогда специально бодибилдингом Гурьянов не занимался, ни в какую качалку не ходил, а тело имел роденовского «Побежденного», того самого, которого потом переименуют в «Бронзовый век». Узкая кость, гладкие, не перетруженные мускулы, поджарый живот, породистые ноги. Он любил фотографироваться голым. То в образе Аполлона, то в позе Дискобола. С самого начала его влекла античность. Хотя, если приглядеться, то, конечно, чистой воды Нарцисс. Хрупкое и нежное создание. Все они были ленинградские нарциссы, непонятно откуда вдруг повылезшие и каким чудом пробившиеся сквозь вечную мерзлоту Васильевского острова, не говоря уже о каком-нибудь Купчино. А ведь все это адреса денди Гурьянова.
И Тимур Новиков, и Мамышев-Монро, и Сергей Курехин, и Виктор Цой — все они выросли на одной ленинградской поляне. За плечами каждого из них был свой опыт советской жизни, своя история одинокого противостояния. Всего с разницей в год Цой и Гурьянов поступили в художественное училище им. В. Серова, но не великого Валентина, а унылого Владимира, автора «Ленин провозглашает в Смольном советскую власть». А потом художества свои забросили и с головой ушли в рок-музыку.
Правда, до исторической встречи на метро «Маяковская» Георгий успел поиграть на бас-гитаре в группе Сергея («Сэма») Семенова, потом на какое-то время сошелся с панк-группой «Автоматические удовлетворители». И наконец, «Кино» — время взлета, расцвета, первой славы, первых больших денег.
В каком-то интервью Гурьянов признается, что тогда старался подражать Маяковскому эпохи его первых заграничных турне. Двубортные костюмы, добротные, массивные башмаки, жилеты, обязательный галстук, иногда галстук-бабочка… Мог часы проводить у зеркала, пристально вглядываясь в свое отражение. Что он там видел? Что хотел разглядеть? Сходства с кем хотел добиться?
А может, вовсе даже не «горлан» и «главарь» Агитпрома был для него ролевой моделью, а «Строгий юноша» из запрещенного фильма Абрама Роома, ставшего культовым для ленинградских нарциссов? Его цитировали, ему подражали, на него ссылались с особой почтительностью, будто речь шла о Новом Завете, а сам Гурьянов в контексте белоснежного сталинского ампира воспринимался как главный хранитель истины, что-то вроде эстетического идеала поколения 1980-x.
Он один знал, как правильно сочетать платочки в нагрудном кармане и галстуки, как носить белые шелковые шарфы и не выглядеть при этом деревенским сватом. И даже заурядные черные сатиновые трусы в сочетании с майкой-алкоголичкой смотрелись на нем словно модный прикид из последней коллекции Yohji Yamamoto.