За деньги не рожаем
Как демографический переход меняет мир и семью и могут ли деньги заставить женщин больше рожать.
Исторический момент: Китай разрешит семьям заводить троих детей. В конце мая политбюро китайской компартии признало, что население страны стареет все быстрее. В 2013 году иметь двух детей разрешили семьям, где один из супругов — единственный ребенок, а пять лет назад правило «одна семья — один ребенок» отменили полностью. Но этого оказалось недостаточно: в 2020 году в стране родилось 12 млн младенцев против 18 млн в 2016-м. Это самый низкий показатель с 1960-х годов. Всего через десять лет, согласно прогнозу ООН, Китай столкнется с убылью населения, и этот процесс продлится до 2100 года, когда от нынешних 1,44 млрд человек в Китае останется лишь один миллиард жителей (см. графики 1 и 2). Так что теперь партия разрешит заводить троих детей. Вместе с повышением пенсионного возраста и улучшением условий по декретному отпуску и детсадам это должно улучшить структуру населения и сохранить «преимущества Китая в области человеческих ресурсов».
«Старение населения в Китае было ускорено мерами демографической антинаталистской политики 1970–1980-х годов, которые привели к резкому падению рождаемости (в 1970 году на одну женщину приходилось 5,8 рождения, в 1990-м — 2,3), — напоминает Михаил Денисенко, директор Института демографии имени А. Г. Вишневского НИУ ВШЭ. — По оценкам, вследствие этих мер не состоялось около четырехсот миллионов рождений, что, в свою очередь, ускорило старение китайского населения».
Скептики предупреждают, что ни двоих, ни тем более троих детей китайские семьи заводить уже не станут. Мало того что молодым людям придется заботиться не только о детях, но и о собственных пожилых родителях (ведь у тех всего один ребенок); жизнь и воспитание детей в Китае становятся все дороже, и китайцы все меньше заинтересованы в создании семьи в принципе. Так страна в ускоренном режиме въехала в демографический переход.
К чему идет мир
Напомним, демографический переход (ДП) — процесс снижения рождаемости вслед за смертностью, которая, в свою очередь, снижается из-за развития медицины и повышения уровня жизни, а в глобальном смысле — из-за перехода от традиционного общества к индустриальному и постиндустриальному. Первыми в него вступили страны Европы и США, но к концу XX века процесс распространился на весь мир. Лучшее свидетельство этому — постепенное снижение суммарного коэффициента рождаемости (числа детей, которых родит женщина в течение всей своей жизни; СКР) во всех странах. Это верно даже для активно растущих Пакистана (СКР 3,6) или Нигерии (СКР 5,3), ведь еще полвека назад СКР в Пакистане был на уровне 6,6, а в Нигерии — 6,4.
Таким образом, сейчас мир приближается к эпицентру демографического перехода, а закончится этот процесс уже в новом столетии.
«В теории после завершения демографического перехода во всем мире установится новое равновесие между числом рождений и смертей, — говорит Михаил Денисенко. — Это диктуется стремлением любого вида, в том числе человека, к самовоспроизводству. Речь идет о самовоспроизводстве в масштабах всего земного шара, которое обеспечивает рождение чуть более двух детей (из-за смертности) в расчете на одну женщину. Но при переходе к этому новому равновесию население земного шара постареет, изменится его расовый состав». Как показывают прогнозы Отдела народонаселения ООН, выполненные на период до 2300 года, на пути к этому равновесию мир переживет фазу депопуляции из-за изменений в возрастном составе населения.
«Но есть модель демографического перехода, а есть практика, которая, конечно, гораздо богаче, — продолжает ученый. — Мы говорим о модели применительно ко всему миру, а не к отдельной стране, поскольку люди интенсивно перемещаются между странами, в которых этот переход считается завершенным, и теми, в которых он начался недавно. Речь идет о демографическом равновесии для всего мирового населения. Согласно прогнозам, авторы которых отказываются от классической теории демографического перехода и допускают снижение рождаемости после его завершения ниже отметки 2,1 рождения на одну женщину, обеспечивающей простое воспроизводство, численность населения мира может начать сокращаться уже после 2070 года».
Некоторые исследователи считают, что демографический переход не единый процесс, и выделяют первый и второй ДП. «Приблизительно о завершении первого ДП можно говорить, когда СКР достигает 2,5 и ниже при коэффициенте младенческой смертности 25 на одну тысячу живорожденных и ниже. Начало активного старения тоже хороший индикатор, — объясняет Сергей Захаров, заместитель директора Института демографии НИУ ВШЭ. — Второй ДП можно диагностировать, когда начинает устойчиво снижаться коэффициент рождаемости у женщин в возрасте до двадцати лет, а расти — в возрасте старше тридцати лет. Плюс старение населения (не “снизу”, за счет уменьшения числа детей, а “сверху”, за счет продления жизни пожилых и старых)». Вот Китай как раз завершил первый ДП и сейчас активно втягивается во второй.
«Второй демографический переход — это процесс изменения не уровня рождаемости, а его структурных характеристик, другого “качества” рождаемости, в основе которого лежит управление временем наступления беременностей и рождения желанных детей в желательные сроки, — добавляет Сергей Захаров. — Задача первого перехода состояла в том, чтобы распространилась массовая практика, когда люди на индивидуально-семейном уровне эффективно контролируют число рождений (посредством аборта и контрацепции). Задача второго демографического перехода — полностью управлять процессом прокреации, расширяя вариативность репродуктивного поведения (возрастных и тайминговых моделей рождаемости), включая время наступления беременностей, интервалы между беременностями и прочее на основе высокоэффективных методов контрацепции (без аборта!) и высокотехнологичных вспомогательных репродуктивных технологий. Об уровне рождаемости здесь речи не идет. Итак, для первого перехода характерна задача остановить нежелательную прокреацию, а для второго — вовремя начать желательную прокреацию».
Будущие гиганты и страны, которые исчезнут
Сегодня почти во всех крупнейших по численности населения странах — Китае, США, России, Индии, Индонезии и прочих — СКР уже опустился ниже 2,1 (см. таблицу). Последствия пандемии только предстоит оценить, но уже ясно, что она точно сократила численность населения, по крайней мере в развитых странах: по оценкам Института Брукингса, только в США в результате экономической незащищенности, связанной с пандемией, не родилось триста тысяч детей.
Некоторые эксперты ожидают бэби-бума после окончания вакцинации и снятия ограничений, но скептики считают, что даже бэби-бум вряд ли полностью компенсирует спад: если пара откладывает рождение ребенка по какой-либо причине, то потом вряд ли возвращается к этой мысли и нерожденный ребенок остается нерожденным.
Демографический переход тесно связан и с урбанизацией: если в 1960 году треть человечества жила в городах, то сегодня — почти 60%. Городская жизнь — важный фактор, негативно влияющий на СКР. При традиционном укладе семье нужно много детей, чтобы заниматься сельским хозяйством. Но в случае жизни в городе, особенно современной, много детей означает прежде всего большие расходы — на жилье (в городе квартиры меньше и дороже), детские сады, занятия, образование и т. д. Переход к постиндустриальному обществу ускорил эмансипацию женщин: городские женщины гораздо чаще имеют образование и карьеру, а также более легкий доступ к противозачаточным средствам. В большинстве развитых стран рождаемость у женщин старше сорока лет превысила рождаемость у женщин в возрасте двадцать лет и моложе.
Вследствие этого неизбежно растет доля населения старше шестидесяти, а значит, и нагрузка на экономику по содержанию пожилых. Если в 1960-е на каждого пенсионера приходилось шесть человек трудоспособного возраста, то сейчас три, а к 2035 году соотношение будет два к одному. Повторим, это в масштабах всего мира, с учетом «молодой» Африки.
Расчеты Института народонаселения ООН на перспективу до 2100 года поражают воображение. Во-первых, тем, какое будущее ждет Европу. Если Франция и Германия, согласно этому прогнозу, практически достигли равновесия (см. график 3), то страны Восточной Европы ждет стремительная депопуляция (см. график 4) — от пиков начала 1990-х они потеряют по 30–50% населения. В целом к 2100 году европейцев останется 629 млн человек — на 16% меньше, чем сейчас.
В то же время взрывной рост ждет Африку — сейчас в десятку крупнейших по численности населения стран входит только Нигерия, к 2100 году их будет пять: к Нигерии добавятся Танзания, Эфиопия, Демократическая Республика Конго и Египет. Причина во все еще высокой рождаемости (подробнее о демографии в Африке см. «Век Африки», «Эксперт» № 25 за 2021 год).
Если сейчас в Африке живет 1,3 млрд человек, то к 2100 году будет 4,3 млрд. При этом Азия, пройдя пик в 2050 году, немного сожмется, но все равно к 2100 году лишь один миллиард более чем из десяти миллиардов населения Земли будет жить в Европе и Северной Америке, а девять миллиардов — в Азии и Африке. Как это скажется на мировом ВВП, пока очень сложно предсказать; сегодня подушевой ВВП в большинстве африканских стран недотягивает до трех тысяч долларов. 6,7 трлн долларов — ВВП всей Африки по паритету покупательной способности, ППС. Но если мы предположим, что рост населения и внутреннего рынка приведут к росту африканского подушевого ВВП хотя бы до уровня Индии (6500 долларов), то есть вдвое, вместе с ростом населения это будет означать, что совокупный ВВП Африки к 2100 году подскочит до 40 трлн долларов по ППС. Гигантская цифра, которая будет означать передел всей мировой экономики (для сравнения: сейчас ВВП по ППС крупнейших держав — Китая и США — 22 трлн и 21 трлн долларов соответственно).
Разумеется, в свете этого у разных стран возникают разные задачи. Бурно растущим придется как-то решать вопрос с нехваткой еды и ресурсов в целом: когда-то Китай ввел жесткую антинаталистскую политику именно по этой причине. Развитым странам, где СКР устойчиво ниже 2,1, придется выбирать между активным привлечением мигрантов со всеми сопутствующими издержками и попытками подстегнуть рождаемость. По пути привлечения мигрантов идут, к примеру, США: именно миграция позволит Штатам, где рождаемость не так уж высока, устойчиво расти в обозримой перспективе. Именно поэтому, скорее всего, США не закрывали границы в пандемию — чтобы не прерывать приток рабочей силы. А вот Австралия, использующая такую же миграционную стратегию, провела пандемию с закрытыми границами — и получила свое первое сокращение населения со времен Первой мировой войны.
Памперс в мужских руках — лучшее оружие
Что влияет на рождаемость? Как заставить женщин в постиндустриальном мире рожать не менее двух детей? Ответы на эти вопросы ищут все развитые страны. Вынесем за скобки Израиль, где огромный по современным меркам СКР — заслуга ультрарелигиозного населения. Вряд ли можно эффективно поставить религию на службу демографии в современном мире.
Не работают, как ни странно, и денежные меры. В полной мере это только что ощутила Россия: 2020 год, когда в стране родилось всего 1,42 млн человек, минимум с 2003 года, одним махом перечеркнул все достижения в демографическом плане за последние почти двадцать лет, несмотря на материнский капитал (подробнее см. «Реквием по колыбели», «Эксперт» № 4 за 2021 год).
«Монетарные методы действительно влияют не на итог (то есть число рождений), а на календарь рождений, — говорит Михаил Денисенко. — Эффект монетарных стимулов хорошо изучен, и максимум, что они дают, — насколько процентных пунктов к суммарному коэффициенту рождаемости после их введения, за которым в дальнейшем следует снижение уровня рождаемости».
Почему так получается? В современном мире к воспитанию детей предъявляется масса требований. В отличие от традиционного уклада, когда выживший ребенок был уже достаточным подтверждением того, что у него хорошая мать, в постиндустриальном мире дети должны быть здоровыми, активными, хорошо учиться, найти впоследствии хорошую работу, расти в семье со здоровым психологическим климатом. Эмоциональная вовлеченность в детей, тесная связь с ними априори подразумеваются сегодня и требуются обществом от матерей.
При этом вокруг детей выстраивается огромная индустрия и целый сонм требований. Достаточно напомнить, что в развитых странах нельзя оставлять детей в одиночестве дома до определенного возраста (например, до двенадцати лет) — требование, которое нашим родителям показалось бы абсурдным. Все новые и новые правила влекут за собой все большие и большие расходы. Ребенка, решившего получить высшее образование, придется содержать до двадцати трех лет — а потом, возможно, помочь ему с жильем, так как на зарплату начинающего специалиста ипотеку не возьмешь.
К этому добавляется старение населения: женщины, отложившие рождение детей до тридцати лет и позже, могут быть вынуждены одновременно растить детей и заботиться о престарелых родителях (так называемое sandwich generation).
Ну и, наконец, пожалуй, самое главное: женщины в развитых странах больше не хотят заниматься семейными делами в одиночку, ухаживать за детьми, за престарелыми родственниками, работать, чтобы оплатить аренду или ипотеку, да еще и заниматься бытом (который не становится проще, несмотря на засилье техники, так как усложнился вместе с современной жизнью).
Если суммировать все это, становится понятно, что женщина, планируя число рождений, учитывает не только материальную сторону, но и весь спектр вопросов, связанных с ребенком: она прикидывает, сможет ли потянуть такой долгосрочный «проект». Разовая поддержка в виде маткапитала или пособия, конечно, неплоха, но, во-первых, она не компенсирует всех трат на детей, которые есть в семьях среднего класса, а во-вторых, дело не только в деньгах — дело в ответственности за семью, все еще лежащей на женщине, которую все меньше женщин хочет нести в одиночку.
Для пояснения вопроса остановимся на примере Южной Кореи — высокоразвитой страны, где до сих пор в порядке вещей стигматизация незамужних матерей (им только недавно разрешили регистрировать новорожденных детей на себя) и жесткие ограничения на аборты. Несмотря на высокий уровень жизни, СКР в Южной Корее стремительно падает, страна стала антилидером мира по этому показателю, здесь женщина в среднем рожает менее одного ребенка за свою жизнь. Молодые кореянки подписываются на YouTube-каналы, где девушки пропагандируют отсутствие свиданий, секса, брака и детей и клянутся оставаться одинокими, так как брак — причина патриархата.
Чтобы проиллюстрировать ситуацию, а также понять, есть ли зависимость между числом рождений и уровнем жизни, в частности гендерным равенством, мы сопоставили СКР по сорока странам с Индексом человеческого развития и Глобальным индексом гендерного разрыва.
Индекс человеческого развития рассчитывается одной из организаций ООН как суммарный показатель достижений страны в ключевых аспектах человеческого развития: долгая и здоровая жизнь, наличие знаний и достойный уровень жизни (некоторые страны в ренкинге по этому индексу делят одни и те же места).
Глобальный индекс гендерного разрыва рассчитывается Всемирным экономическим форумом, он оценивает гендерные различия по экономическим, образовательным, медицинским и политическим критериям в каждой стране.
Конечно, эти индексы дают лишь весьма приблизительное представление о ситуации. Так, в свежем ренкинге по Индексу гендерного разрыва на верхних строчках в ряду благополучных европейских стран почему-то находятся Никарагуа и Руанда, а почти все мусульманские страны Северной Африки и Ближнего Востока расположились в конце списка. Тем не менее складывается любопытная картина: сначала рождаемость остается высокой, несмотря на нищету и гендерное неравенство. Затем она снижается, но, когда СКР опускается ниже 2, начинают вступать в силу как раз факторы благополучия (тут, подчеркнем, речь скорее идет об уверенности в завтрашнем дне) и более равномерного распределения заботы о быте и детях (см. ниже примеры Швеции и Франции).
«Более продвинутой является демографическая и семейная политика в скандинавских странах, где упор делается на гендерном равенстве в распределении семейных обязанностей и возможностей в карьере, в участии в общественной жизни, или во Франции, где упор на обеспечении равенства возможностей для детей независимо от размера семей, — соглашается Михаил Денисенко. — Но тут надо отметить, что семейная политика во Франции представляет комплекс целей и мер, направленных на поддержку семей, сглаживание неравенства, инвестиций в образование и здоровье детей и создание атмосферы заботы о детях в обществе, но возможное повышение рождаемости (а она выше во Франции, чем в других странах Европы) рассматривается скорее как косвенный эффект такой политики. При этом поддержка семей с детьми во Франции осуществляется на протяжении всего периода взросления ребенка до окончания школы. Если говорить о результатах демографической политики в России, то она, по некоторым оценкам, дала примерно 10% всего прироста рождаемости в 2007–2017 годах, остальной прирост был достигнут за счет совокупного действия других факторов. Вместе с тем другие эффекты такой политики, связанные с увеличением инвестиций в образование, в здоровье матери и ребенка, недооцениваются. Но демографический эффект от должной немонетарной социальной поддержки семей, в которых родители справедливо делят обязанности, может оказаться большим и, что важно, более устойчивым, как показывает опыт тех же скандинавских стран».
«Различные инструментальные и исторические варианты политики никогда существенно не влияли на основную направленность демографических изменений, — констатирует Сергей Захаров. — Они слишком фундаментальны и во многом гораздо фундаментальнее, чем экономические, политические и прочие изменения. На скорость переходных процессов политика может влиять, но, во-первых, в очень ограниченных исторических рамках (краткосрочно), а во-вторых, результаты такой политики зачастую получаются не те, которые ожидались, иногда даже с отрицательным знаком в отдаленной перспективе. Сегодня страны с наиболее низкой рождаемостью в Европе, а также примкнувшая к ним Япония — это страны, пережившие в своей истории периоды жесткой политики пронатализма, замешанной на национализме. Пожалуй, только Франция смогла вырваться из этого круга». Что же касается скандинавских стран с СКР 1,7–1,8, то это признак давно завершившегося первого ДП и наименее конфликтно протекающего второго ДП, поясняет ученый. Здесь общество и государство осознают, что интересы индивида и семьи значимо мессианских устремлений государства, вернее элит, которые, в свою очередь, освободились от взглядов XIX и более ранних веков на общественную систему, в том числе на ее демографическую подсистему, сложность которой несоизмеримо выше, чем принято было думать.
Правда, у науки нет точного ответа, является ли справедливое распределение репродуктивного труда панацеей от снижения рождаемости. А если и является, могут ли все страны его применить так же, как Скандинавия.
«Как часто бывает в жизни, гипотеза [о том, что гендерное равенство важно для повышения рождаемости] верна и неверна, — рассуждает Дэвид Рехер, демограф, почетный профессор Университета Комплутенсе в Мадриде. — Это правильно, потому что в странах, где рождаемость относительно высока (на самом деле она довольно низкая, но все же относительно высока по сравнению с другими), мужчины и женщины распределяют домашние обязанности более равномерно, чем в странах с очень низкой рождаемостью. Однако вопрос, является ли это причиной относительно высокой рождаемости, — это совсем другой вопрос. Страны с относительно высокой рождаемостью — это все страны, где демографический переход начался раньше, где бэби-бум был сильнее, где рынок труда более гибкий и динамичный. Это также страны, которые, как правило, более индивидуалистичны, чем другие страны, где семья по-прежнему имеет относительно важное значение. Другими словами, это гораздо больше, чем просто разделение “родительских” обязанностей».
В 1930-х годах фертильность была очень низкой в таких странах, как Швеция и США, уровень образования женщин быстро рос, как и их доля в структуре рабочей силы, — они, несомненно, были лидерами в этом отношении, напоминает Дэвид Рехер. Но это ли причина их относительного успеха сегодня? Некоторые из этих «стран-лидеров» проводят агрессивную и интервенционистскую политику поддержки семьи (например, Скандинавия), а другие — нет (например, США).
Возможно, и фертильность, и гендерное разделение домашнего труда сами по себе являются следствием воздействия более глубоких исторических сил.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl