ЭкспертБизнес

Мелодия угля: марш или реквием?

Одна из системообразующих отраслей российского ТЭКа — угольная — вступает в полосу турбулентности. Парадигма максимизации добычи в расчете на экспорт, остающаяся фактически безальтернативной последние двадцать лет, требует пересмотра.

Александр Ивантер, Андрей Шмаров

В ближайшие семь—десять лет глобальную энергетическую систему ждет серьезная перестройка. Специалисты именуют этот сдвиг четвертым энергетическим переходом. Суть процесса — резкое расширение использования возобновляемых источников энергии (ВИЭ). Сегодня развитие электрогенерации на их основе существенно зависит от льгот и субсидий, питаемых ставшей коллективным сумасшествием климатической политикой. Но по мере накопления критической массы инноваций в секторе ВИЭ они способны обрести и чисто экономическую конкурентоспособность в противостоянии с ископаемыми видами топлива. И тогда последним не поздоровится. Первым «кандидатом на вылет» будет именно уголь. Как энергоноситель он проигрывает газу по эффективности и экологичности. Несмотря на прорывы в технологиях угольной генерации, их внедрение окажется не по карману странам с растущим энергопотреблением. Все это приведет к сжатию глобального спроса на уголь, прежде всего энергетический.

Когда именно это произойдет и какова будет интенсивность процесса, сегодня вам не скажет никто. Вилка прогнозов мировых энергетических прогнозных центров именно по углю особенно широка. От худших (для угольщиков) сценариев становится, честно скажем, не по себе. Так, прогнозный вариант «Устойчивое развитие» Международного энергетического агентства (МЭА) «рисует» более чем двукратное сокращение потребления угля в мире к 2040 году (с 5,2 до 2,1 млрд т. у. т.).

Более того, нет никаких гарантий, что точка входа в активную фазу энергоперехода, которую ученые сегодня относят на 2030–2035 годы, не сместится влево. С учетом высокой капиталоемкости угольной отрасли и колоссальной инерции, набранной в ее развитии в нашей стране, самое время задуматься о корректировке стратегии, шагах по адаптации развития угольной промышленности — и блока смежных отраслей — к грядущей резкой смене внешней среды.

Для переосмысления курса развития есть и внутренний мотив. Старые угледобывающие провинции, прежде всего главная угольная кладовая страны — Кузбасс, увы, не являют собой пример устойчивого развития. Безоглядное наращивание угледобычи открытым способом сопровождается запредельной экологической нагрузкой, негативными социально-экономическими эффектами (см. «Кузбасс угодил в угольный капкан», «Эксперт» № 35 за 2018 год). Неотложной задачей стал поиск путей более гармоничного развития угледобывающих регионов, постепенного ухода от угольной монозависимости и создания механизмов конвертации доходов угольных компаний в повышение благосостояния местных жителей.

Экспортный кураж

Последнее воскресенье августа в угольных регионах страны — выходной особенный. День шахтера празднуется с большим размахом: руководство компаний рапортует о новых трудовых достижениях, награждаются передовики и шахтерские династии (по кузбасской традиции династии «меряются» числом лет, отработанных всеми поколениями фамилии в шахтах, на разрезах и обогатительных фабриках; у самых продвинутых счет доходит до двухсот с лишним лет), ну а вечером в лучших концертных залах городов и поселков под песни и танцы приезжих эстрадных знаменитостей закатывается брутальный пир, изрядно сдобренный крепким алкоголем.

Несколько лет назад возникла новая традиция — за считаные дни до заветного августовского воскресенья организовывать высокое отраслевое совещание с участием первого лица государства и профильных министров. В прошлом году выездное заседание Комиссии по стратегии развития ТЭК прошло в столице Кузбасса. В нынешнем году в Кемерово решили не ехать: президент пригласил глав угледобывающих регионов в Кремль. Но целеполагание угольщиков и руководителей угольных регионов на таких собраниях неизменно — облечь в форму поручений президента максимум мер, обеспечивающих дальнейший рост добычи угля и, что не менее важно, транспортировку добытого в экспортные порты.

С начала нынешнего века добыча угля в России почти удвоилась, повторив в прошлом году позднесоветский рекорд (почти 440 млн тонн). Но если в СССР гонка за объемами добычи шла под лозунгом «Даешь стране угля!», то в последние два десятилетия мы даем угля все больше зарубежным потребителям. Экспорт твердого ископаемого с начала 2000-х вырос впятеро, до 200 млн тонн. Если в начале прошлого десятилетия за рубеж отправлялась каждая шестая тонна добытого в стране угля, то сегодня уже почти каждая вторая. 929 килограммов с каждой дополнительной тонны добычи в 2001–2018 годах отправлялось за рубеж. В стоимостном выражении угольный экспорт по итогам прошлого года достиг 17 млрд долларов — пятое место в структуре российского экспорта, почти четыре процента его общей стоимости). Россия прочно обосновалась на третьем месте среди крупнейших мировых поставщиков угля после Австралии и Индонезии.

Во вступительном слове на недавнем совещании с угольными губернаторами Владимир Путин попытался уйти от привычного шаблона «Даешь!»: «Гнаться за миллионами тонн добычи в ущерб природе — это опасно, а значит, недопустимо. Так же, как и забывать о том, как и чем живут люди, есть ли в регионах работа для членов семей, как обстоит дело с дошкольными учреждениями, с учреждениями здравоохранения, образования, с благоустройством шахтерских городов и поселков». Но участники совещания как будто пропустили эту трезвую ноту мимо ушей.

Министр энергетики Александр Новак в своем докладе рассказал о новой отраслевой программе, предполагающей рост добычи к 2035 году еще на 25–50%, до 550–670 млн тонн, при увеличении экспортной квоты отрасли с 45 до 67% (см. график 1). При этом контрольные цифры действующей программы развития отрасли по увеличению поставок угля на российские электростанции не выполняются. Напротив, с 2010 года такие поставки сократились на 10 млн тонн.

Насколько обоснованы циклопические планы Минэнерго по дальнейшему росту экспортно ориентированной добычи?

Прокаженное ископаемое

Текущая конъюнктура внешних рынков, мягко говоря, неблагоприятна. Цены на уголь в Европе упали до уровня, уже не обеспечивающего рентабельность поставок. Более емкий и перспективный рынок Азиатско-Тихоокеанского региона тоже демонстрирует нешуточное снижение цен. За последние 12 месяцев цены на энергетический уголь в Азии сократились на 40%, до 73 долларов за тонну (см. график 2). Выручает лишь то, что большинство российских производителей имеют невысокую себестоимость добычи (не выше 40 долларов за тонну), что даже при высокой стоимости транспортировки пока оставляет нашим угольным компаниям минимальную подушку рентабельности.

Тем не менее тревожные звоночки уже раздаются. По итогам семи месяцев года добыча угля в стране сократилась на 1,3%, до 204,1 млн тонн (см. график 3). В Кузбассе добыто 141 млн тонн, здесь сокращение добычи оказалось еще более выраженным, чем по стране в целом: минус 2,8% к январю–июлю прошлого года и почти 7% по энергетическим маркам.

За какой конкретно объем дополнительного спроса на уголь за рубежом России стоит побороться и насколько он гарантирован? Опрошенные нами отраслевые эксперты высказываются на сей счет крайне аккуратно. «Оценивать конкретные объемы для мировых угольных рынков сейчас довольно сложная задача, — говорит Ирина Поминова, заместитель начальника департамента Аналитического центра при правительстве РФ. — Прогнозы по углю отличает наибольшая неопределенность, связанная с развитием климатической и экологической политики в мире, а также с политикой крупнейшего мирового производителя и потребителя угля — Китая».

«По нашему прогнозу, экспорт угля в мире к 2035 году может снизиться до 1,2 миллиарда тонн (при минимальном варианте цен на нефть к 2035 году 30 долларов) и до 1,3 миллиарда тонн (при максимальном варианте цен на нефть к 2035 году до 100 долларов) по сравнению с 1,4 миллиарда тонн в 2018 году, — говорит Людмила Плакиткина, руководитель Центра исследования угольной промышленности мира и России Института энергетических исследований (ИНЭИ) РАН. — Согласно проведенным в нашем Центре расчетам, экспорт российского угля в страны Азии к 2035 году по сравнению с уровнем 2018-го может снизиться на восемь процентов (минимальный вариант), но может и незначительно возрасти (максимальный вариант). Экспорт российского угля в страны Европы в 2035 г. относительно уровня, достигнутого в 2018 г., по нашим прогнозам, снизится на 8,2% (минимальный вариант) и останется на уровне значений 2018 г. (максимальный вариант). При этом экспорт российского коксующегося угля в страны Европы вырастет относительно уровня 2018 г., соответственно, на 57,2 и 72,3%, а экспорт энергетического угля снизится на 12,4 и 4,6%».

Что касается географических раскладов, то тут ясности больше. Большинство прогнозов конъюнктуры глобального рынка угля показывают рост спроса на импортный уголь в АТР (за счет Индии, Вьетнама, Бангладеш, Пакистана, Малайзии при снижении спроса в Китае и стабилизации в Японии, Южной Корее и на Тайване) при заметном снижении спроса на энергетический уголь в атлантическом регионе (за исключением, возможно, Турции). Нельзя сбрасывать со счетов и новые рынки с бумирующим энергопотреблением, например ОАЭ и Египет.

Одна только Индия, по прогнозам МЭА, к 2040 году увеличит объем чистого импорта угля, который составляет сегодня 172 млн тонн, на 66%, до 113 млн тонн. Пока что российские угольщики только примериваются к индийскому рынку: наши поставки в эту страну в прошлом году составили скромные 1,3 млн тонн.

Еще свыше 100 млн тонн — ожидаемый прирост спроса на уголь в ближайшем десятилетии в Индонезии. Весь этот объем будет покрыт собственной добычей, но значительная его часть уйдет с экспортных направлений. И это хорошая новость для российских угольщиков: на рынке АТР станет посвободнее. «Ожидается, что в перспективе до 2030 года основная конкурентная борьба на рынке энергетического угля в Азии развернется между Австралией и Россией, — рассуждает Ирина Поминова. — Индонезия будет увеличивать поставки на внутренний рынок, Колумбия приблизится к исчерпанию основных месторождений. США на угольном рынке выступают в роли компенсирующего поставщика, находясь в сильной зависимости от ценовой динамики, так что активное вступление в борьбу за рынок АТР американских компаний маловероятно».

«Если до 2015 года среднегодовые темпы прироста потребления угля в среднем в мире составляли около трех процентов в год, то в перспективном периоде произойдет смена вектора — с растущего на падающий, — утверждает Людмила Плакиткина. — Темпы снижения потребления угля в мире, по нашим расчетам, могут составить около 0,8 процента в год. До 2035 года эти тенденции будут продолжаться, что приведет к дальнейшему падению мирового потребления угля. Только в Индии и странах АСЕАН в ближайшие годы возможен рост потребления угля. Мировая добыча угля, достигнув пика в 2013 году на уровне 8,0 миллиарда тонн, уже в 2025-м снизится до 7,3–7,5 миллиарда тонн, а к 2035 году составит 6,6–7,0 миллиарда тонн. К 2035 году в России, по нашим прогнозам, будет наблюдаться снижение объемов добычи угля до 370,3 миллиона тонн в год (минимальный вариант развития) и до 426,7 миллиона тонн (максимальный вариант развития)».

«На глобальном угольном рынке увеличиваются и множатся риски, — предупреждает Татьяна Митрова, директор Центра энергетики Московской школы управления “Сколково”. — Новая и пока непонятная для отрасли проблема — распространение ограничительного регулирования не только на уголь, но и на продукцию с углеродным следом по линии банковского финансирования».

Просчитаны ли риски?

Между тем планы российских угольщиков в расчете на захват восточных рынков крайне амбициозны. Пожалуй, главная их головная боль — добиться от железнодорожников согласованного расширения провозных возможностей БАМа и Транссиба для транспортировки угля в экспортные терминалы на тихоокеанском побережье. Совокупный размер прямых и сопряженных инвестиций в эту историю поражает воображение — более полутора триллионов рублей. Аналитики Ernst & Young подсчитали, что 700 млрд рублей госинвестиций в рамках второго этапа модернизации Восточного полигона потянут за собой 850 млрд рублей инвестиций частных — это и развитие добычной базы и обогатительных мощностей, и развитие портовой перевалки, и дополнительный импульс в развитии производства вагонов, локомотивов, морских судов (подробнее см. «Стресс-тест большого угля», «Эксперт» № 35 за этот год).

И все эти цепочки, как выясняется, висят на волоске крайне хрупкого экспортного спроса. «Инвестиционный процесс должен быть предельно осторожным, пошаговым, с постоянным мониторингом, с возможностью быстро свернуть траты в случае повышения риска рыночных и регуляторных угроз, — советует Татьяна Митрова. — Чтобы минимизировать риски для угольщиков, целесообразно создание совместных предприятий с потребителями угля на разных стадиях производственной цепочки, от добычи до транспортировки. В таких проектах добыча будет сворачиваться в последнюю очередь».

Схлопывание внутреннего рынка

Одно из главных препятствий для развития угольной промышленности — хроническая стагнация спроса на внутреннем рынке. Сегодня уголь занимает около четверти национального топливного баланса, и эта доля медленно, но неуклонно снижается под натиском дешевого и доступного природного газа. В европейской части страны газ уже почти полностью вытеснил уголь, но за Уралом последний по-прежнему обеспечивает до половины генерации электроэнергии и тепла.

Очевидно, что тренд на газификацию продолжится. Современные технологии угольной генерации остаются в нашей стране на уровне научных заделов, отсутствуют даже опытные образцы, не говоря уже о промышленно поставленной технологии. В РФ вообще нет ТЭС с ультрасверхкритическими параметрами пара (именно они приближаются по КПД и экологической безопасности к газовым станциям), тогда как в мире их 13%, а в Японии — 35%. «Развитие угольной генерации внутри страны выглядит малопривлекательно. У нас нет чистых угольных технологий, против строительства и в дальнейшем эксплуатации старых “грязных” угольных станций точно будет возражать общественность, да и конкуренция с дешевым газом жестко давит. А в перспективе ужесточение экологического и появление углеродного регулирования и вовсе делает проекты угольных станций и экономически, и экологически неприемлемыми», — считает Татьяна Митрова.

«Суперсверхкритика или чистые технологии в угольной генерации в России не получат большого развития, — бескомпромиссен Валерий Семикашев, заведующий лабораторией прогнозирования ТЭК Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. — Да этого и не надо. В угольной сфере надо заменять маленькие угольные котельные на современные автоматические, с меньшим ущербом для здоровья людей и окружающей среды. И расселять населенные пункты близ угольных разрезов. Сокращать шахтную добычу рядовых углей и оставлять добычу только дорогих коксующихся углей».

На уровне НИОКР находится и такое направление использования угля внутри страны, как углехимия. Этот термин — своего рода «зонтичный бренд» для целого веера химических технологий, использующих уголь в качестве сырья для получения разнообразных топливных (газ, бензин, авиакеросин и др.) и нетопливных (карбамид, поливинилхлорид) продуктов.

Специалисты считают, что в стратегическом отношении «химический» способ монетизации угольной отрасли представляется наиболее эффективным. Нельзя исключать, что в перспективе 30–50 лет появятся условия (экономические, финансовые и технологические) для углехимического производства синтетического жидкого топлива (СЖТ) и полимерных материалов. Сегодня большинство крупных угледобывающих стран (США, Китай) лишь прощупывают эти направления, опасаясь делать на них ставку; пожалуй, лишь ЮАР остается верна идее химической переработки угля. Направлению действительно еще далеко до прорыва. Все имеющиеся в мире технологии производства СЖТ из угля чрезвычайно затратны (не менее 5 млрд долларов на 1 млн тонн СЖТ), водоемки (10–12 тонн воды на тонну угля), экологически опасны (выбросы СО₂ на порядок выше, чем при производстве топлив в нефтепереработке). Но это лишь подстегивает энтузиазм российских инноваторов в данной сфере.

В 2015 году в Кемерове образован Федеральный исследовательский центр угля и углехимии СО РАН в составе Института угля, Института углехимии и химического материаловедения, Института экологии человека. В 2007 году создан Кузбасский технопарк, одна из задач которого — развитие углехимии. Но пока до промышленных технологий, повторим, еще очень и очень далеко. Темой углехимии надо продолжать заниматься, но отдача от нее — дело среднесрочного будущего.

Заложники большого угля

Российские угольщики не склонны к излишней рефлексии. Они не любят рассуждать и тем более примеривать на себя сценарии развития отрасли даже при не растущей, уже не говоря о падающей добыче. Аргументов обычно два. Первый: если мы не будем расширять поставки на мировой рынок, нашу долю немедленно займут конкуренты. Второй: а вы подумали о том, как будут жить без угля десятки городов и поселков, которым он дает жизнь и работу?

Первый аргумент далеко не безупречен: скажем, российская нефтяная отрасль научилась поддерживать свое финансовое благополучие при стабильной добыче и даже чуть снижающейся глобальной рыночной доле. Но вот социальный аспект, самочувствие почти полутора сотен тысяч занятых в угольной отрасли, а с членами семей — до полумиллиона наших сограждан, безусловно, требует самого тщательного рассмотрения.

Действительно, сегодня угледобывающие предприятия являются градообразующими для 30 моногородов (из них 24 в Кузбассе) с совокупным населением свыше 1,3 млн человек. Но как и чем живут они сегодня? Купаются в угледолларах от растущего экспорта? Как бы не так! Историческое ядро и фундамент российской угледобычи — Кемеровская область — демонстрирует простотаки обескураживающую социальноэкономическую динамику.

В 2005 году по ВРП на душу населения Кузбасс лидировал в Сибирском федеральном округе и входил в двадцатку самых богатых субъектов федерации. К своему 75-летию в 2018 году область пропустила вперед почти всех своих соседей по СФО и на 30% отстала от среднего по России уровня. Ограниченные потребности сырьевых компаний в рабочей силе, низкая заработная плата в несырьевых отраслях обусловили парадокс: первый по объему экспорта в СФО, Кузбасс является аутсайдером по уровню душевых доходов населения. Да еще незадача: соседство с сибирской столицей, товарно-транспортным хабом Новосибирском, приводит к тому, что значительную (до четверти общего объема, 100–150 млрд рублей) часть своих доходов жители Кемеровской области тратят за ее пределами, сдерживая и так невысокий потенциал развития местной потребительской и рекреационной сферы.

По уровню загрязнения окружающей среды, количеству выбросов и сбросов в воздушный и водный бассейны Кемеровская область стабильно занимает первое-второе места в СФО, соперничая за это сомнительное лидерство с Красноярским краем. Основной вклад в загрязнение кузбасского воздуха вносит именно угольная промышленность — она ответственна за 51% выбросов (еще 30% добавляет металлургия). Несмотря на то что удельные выбросы на тонну угля медленно снижаются, загрязнение воздуха растет вслед за увеличением добычи.

Но главную экологическую угрозу в Кузбассе сегодня представляют наступающие угольные карьеры. Площадь нарушенных земель в области только по официальным оценкам достигла 102 тыс. га. При этом каждый миллион тонн добытого угля увеличивает эту площадь на 10 га. Работы по рекультивации не обеспечивают даже нулевого текущего сальдо нарушенных и рекультивированных земель. Во внешних отвалах размещено более 17 млрд тонн вскрыши.

Отсутствие генеральной схемы освоения месторождений Кузбасса приводит к тому, что строящиеся разрезы нередко размещаются уже в непосредственной близости к жилым поселениям, что приводит к резкому снижению биоразнообразия и неконтролируемому росту техногенной сейсмоактивности на этих территориях.

Общий итог негармоничного экономического развития с высокой экологической нагрузкой печален — это растущая депопуляция Кузбасса. За последние пятнадцать лет (2003–2018) область потеряла каждого одиннадцатого своего жителя, в общей сложности 219,2 тыс. человек. А убыль населения в трудоспособном возрасте приняла просто угрожающие масштабы: за этот период она достигла почти 20% — Кузбасс потерял 350 тысяч потенциальных работников, в том числе 25 тысяч за один прошлый год (см. график 4). К стабильно отрицательному естественному приросту с 2010 года добавилось устойчиво отрицательное миграционное сальдо. Люди «голосуют ногами», покидая неблагополучный регион. До трети выпускников 11-х классов поступают в вузы за пределами региона, а среди выпускников, сдавших ЕГЭ на высший балл, покидают Кемеровскую область свыше 60%. «Голосует ногами» и бизнес: количество субъектов хозяйствования сокращается в регионе на 5–6% ежегодно.

Шанс выскочить из колеи

Было бы неверно считать, что руководство Кузбасса и сами угольщики вообще чужды экологической повестке. Вовсе нет. Губернатор Кемеровской области Сергей Цивилев публично высказывал озабоченность тем, что только 21% угольных предприятий находится за пределами санитарнозащитных зон поселков и городов. «Мы отменили аукционы, запущенные ранее, на месторождения рядом с населенными пунктами, — заявил Цивилев в кулуарах ПМЭФ в июне этого года. — В новых аукционах закладываем условие, чтобы СЗЗ была не меньше двух километров (старый норматив — 500–1000 метров, и то только рекомендованный). Сейчас мы вместе с угольщиками составили программу расселения жителей из близлежащих территорий дальше — в хорошие дома, в экологически чистые районы». Кроме того, губернатор мониторит и поддерживает внедрение технологий электронного взрыва при разработке карьеров, которые минимизируют пыль и сейсмику, а также разработки пылеудерживающих присадок для оснащения обогатительных фабрик.

Сегодня обогащение угля — снижение его зольности и повышение калорийности — является высокотехнологичным процессом, в котором используются современные технологии разделения смесей, сушки, отжима, большое количество катализаторов. В Кузбассе действуют 54 обогатительные фабрики и установки, многие из применяемых технологий обогащения не имеют аналогов в мире. Более половины обогатительных мощностей созданы в последние десять—пятнадцать лет, в планах на ближайшую пятилетку — строительство еще восьми обогатительных фабрик.

Ну а для самих руководителей угольных предприятий забота об экологии — часть каждодневной работы. «В прошлом году мы запустили очистные сооружения полного цикла. Теперь вся вода, которая у нас используется в производстве, проходит полный цикл очистки до практически питьевого качества, — рассказывает директор новокузнецкой шахты “Полосухинская” Сергей Гургуров. — Комплекс зданий и сооружений по очистке шахтных вод был спроектирован и оборудован специально для условий нашего предприятия, не имеет аналогов ни в Кузбассе, ни за Уралом. Сумма инвестиций в проект составила порядка 600 миллионов рублей. Сегодня идет строительство второго комплекса очистки шахтных вод, который позволит вести разработку новых пластов без причинения вреда окружающей среде. Собственник вкладывает в проект еще 350 миллионов рублей».

Сергей Гургуров рассказал «Эксперту», что в санитарно-защитной зоне шахты населенные пункты отсутствуют, поэтому вопрос о переселении людей не ставится. Поскольку предприятие ведет добычу подземным способом, рекультивации земель не требуется. При этом при разрешенной проектом мощности до 4 млн тонн в год добыча держится в среднем на уровне 2,7 млн тонн.

Аналогичный проект запланирован на шахте «Грамотеинская» в городе Белово. Объем инвестиций — 300 млн рублей. «Те сточные воды, которые шахта качает, очищаются на первичных и вторичных отстойниках, позволяют снизить объемы вредных выбросов в реку Мереть. Мы готовим рабочую документацию для строительства очистных сооружений, которое стартует в будущем году, — рассказал “Эксперту” директор шахты Максим Сидоров. — После ввода в эксплуатацию этих очистных сооружений мы сможем получать воду питьевого качества. Еще один наш приоритет — обеспечение безопасности работников. Затраты на реализацию программы обеспечения безопасности шахтерского труда в 2019 году превысят 16,8 миллиона рублей».

Что касается лидера российской угольной отрасли, СУЭК, то суммарные расходы угольного дивизиона компании на экологические мероприятия в 2018 году составил 4,27 млрд рублей.

И тем не менее для кардинального решения экологических проблем и постепенного купирования уже накопленного ущерба требуются системные меры, в том числе законодательного характера.

Предлагаемое Министерством природных ресурсов создание на всех горных предприятиях ликвидационных фондов не решает проблемы, ведь после закрытия шахт и разрезов исчезает и источник их финансирования. Вероятно, такие фонды необходимы, но специалисты считают разумным создавать их на уровне субъектов федерации. Кроме того, эти фонды должны работать, обеспечивая прибылью от инвестирования траты на регулярные мероприятия по откачке воды, ликвидации последствий обрушения пород, а также рекультивации накопленного массива нарушенных земель. Обсуждается также идея введения целевого сбора на рекультивацию. Помимо прочего такой сбор мог бы способствовать выравниванию финансовых условий для открытой и подземной добычи угля.

Специалисты Института экономики и организации промышленного производства СО РАН выступают также с предложением существенно увеличить региональную долю при распределении НДПИ за пользование природными ресурсами.

Сергей Цивилев также настаивает на необходимости вернуть принцип «двух ключей» при выдаче лицензий на угольные участки в Кузбассе: «Мы бы хотели добиться, чтобы без нашего решения лицензия не выдавалась, а у региона было право включить в лицензию перед выдачей нужные ему обременения».

В настоящее время на «угольные деньги» в Кемеровской области создаются новые отрасли и кластеры — переработка нефти, туристический бизнес, в значительной степени развиваются агропромышленный комплекс, жилищное строительство и ряд других отраслей. Однако этот процесс трудно назвать управляемым и системным, поскольку в основе каждого такого проекта лежит, скорее, личная инициатива представителей крупного местного бизнеса.

Направление диверсификации экономики Кузбасса за счет развития нефтепереработки достигло определенных результатов. В области работают десять независимых (находящихся вне периметра ВИНК) нефтеперерабатывающих заводов суммарной установленной мощностью 5,5 млн тонн нефти в год. Крупнейшие из них — Яйский, «Северный Кузбасс» и Анжерский НПЗ. Однако уровень загрузки предприятий пока невысок, равно как и глубина переработки. Пока вся кузбасская нефтепереработка заточена на выпуск мазута и дизельного топлива для нужд местной горнорудной промышленности. Выпуск бензина стандарта «Евро-5» лишь анонсируется, но требует инвестиций, вряд ли подъемных для собственников заводов.

Ученые Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН считают крайне важной задачу возрождения машиностроения Кемеровской области, в том числе путем стимулирования размещения в регионе мощностей ведущих зарубежных производителей горно-шахтной техники. Стартовый импульс региональному машиностроению, считают в ИНП, могут дать крупноузловая сборка импортной техники и развитие потенциала местных ремонтномеханических производств для создания на их основе сборочных производств.

Что такое четвертый энергетический переход

Термин «энергетический переход» был предложен канадским ученым чешского происхождения Вацлавом Смилом и использован автором «для описания изменения структуры первичного энергопотребления и постепенного перехода от существующей схемы энергообеспечения к новому состоянию энергетической системы». Количественно энергопереход можно определить, как десятипроцентное сокращение доли рынка определенного энергоресурса в течение десяти лет.

Нынешний энергопереход — это очередной, уже четвертый сдвиг в серии аналогичных фундаментальных структурных преобразований мирового энергетического сектора. Классификация предыдущих переходов также была предложена Смилом.

Первый энергетический переход происходил от биомассы к углю, в ходе него доля угля в общем объеме потребления первичной энергии с 1840-го по 1900 год увеличилась с 5 до 50%. Уголь стал основным источником энергии индустриального мира.

Второй энергетический переход связан с распространением нефти: ее доля выросла с 3% в 1915 году до 45% к 1975-му. Наиболее интенсивный период переключения с угля на нефть пришелся на годы после Второй мировой войны. Начался «век моторов» и доминирования нефти, который завершился в конце 1970-х нефтяным кризисом.

Третий энергетический переход привел к широкому использованию природного газа (его доля выросла с 3% в 1930 году до 23% в 2017-м) за счет частичного вытеснения как угля, так и нефти.

Сегодня мы стоим на пороге четвертого энергетического перехода. В последнее десятилетие были получены важные продвижения в коммерциализации широкого спектра нетрадиционных энергетических ресурсов и технологий — ветровые электростанции, солнечные батареи, аккумуляторы электроэнергии и другие. Доля ВИЭ (без учета гидроэнергии) в общем объеме мирового потребления первичной энергии в 2017 году составила 3%, но она стремительно растет.

На этапе четвертого энергетического перехода, в отличие от предыдущих трех, основным драйвером становится не столько экономическая привлекательность новых источников энергии, сколько качественно новый фактор — декарбонизация и борьба с глобальным изменением климата.

По данным Всемирного банка, к 2018 году уже 45 государств и 25 отдельных регионов (в частности, некоторые штаты США) либо запустили национальную систему торговли выбросами СО2 или другие формы углеродных сборов, либо планируют сделать это в ближайшем будущем.

Однако в ряде стран, в первую очередь в развивающихся странах Азии, приоритет в настоящее время имеет даже не столько климатическая повестка, сколько вопросы локального качества воздуха, особенно в крупных городах, где это действительно становится серьезной социальной проблемой.

В подготовке статьи принимал участие Сергей Кудияров
По материалам совместного доклада ИНЭИ РАН и Центра энергетики МШУ «Сколково» «Прогноз развития энергетики мира и России 2019»

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl