Дело о теле
В полдень 15 мая 1591 года над Угличем поплыл густой набат. Звонили на колокольне Спасской церкви. Позже колоколу припомнят его участие в событиях и на 300 лет сошлют в Сибирь. Немудрено: дело было страшное, государственное…

Родовое проклятие

возвращённый
в 1892 году
из тобольской ссылки
в Углич.
Храм Димитрия
на Крови,
фото 2002 года
Потомкам «мужеска полу» грозного царя Ивана Васильевича на свете не жилось. Первый, Дмитрий, погиб в младенчестве в результате несчастного случая. Второй, Иван, уже взрослым то ли умер от болезни, то ли был убит отцом во время ссоры. Третий, Фёдор, страдал многочисленными недугами и с юных лет думал преимущественно о спасении души, что также долгой жизни не обещало.
Правда, самый младший, от последней, не признаваемой церковью жены Марии Нагой, тоже Дмитрий, был шустрым и смышлёным, одна беда — подвержен был припадкам «чёрной немочи», «падучей болезни», сиречь эпилепсии.
После смерти отца Дмитрию Ивановичу был дан в удел волжский городок Углич. Формально уделы пользовались широкой автономией, но на практике Иван IV эту систему окончательно «добил»; вот и теперь семья Нагих (помимо царицы и её сына в почётную ссылку отправились её братья и дядя) правила номинально, но реальное управление и финансы сосредоточились в руках московского назначенца, дьяка Михаила Битяговского.
Мальчик рос… собственно, каким рос мальчик, мы не знаем. Сохранилось одно свидетельство, принадлежащее английскому дипломату Джайлсу Флетчеру, о том, что царевич рано начал проявлять фамильную жестокость: «Русские подтверждают, что он точно сын царя Ивана Васильевича, тем, что в молодых летах в нём начинают обнаруживаться все качества отца. Он находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течёт из него кровь, и бить палкой гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут». Впрочем, Флетчер Дмитрия не видел, русского языка не знал, миссия его в Москве окончилась провалом, так что…
…И как следствие — следствие

Миниатюра
Лицевого летописного
свода, XVI век
15 мая 1591 года около полудня царевич и четверо мальчишек играли в ножички. При этом были трое взрослых: мамка Волохова, постельница Колобова и кормилица Тучкова. В какой-то момент со двора раздались крики, зазвучал набат, и прибежавшие первыми угличане увидели, как царица Мария поленом бьёт мамку Василису Волохову, старшую няньку мальчика. Та была доверенной слугой, бывшей в своё время «при самом» царе Иване Васильевиче (она заведовала постельными принадлежностями царской опочивальни), и в своё время вместе с вдовой царицей отправилась в Углич. Мгновенно распространился слух, что мальчика убили «москвичи» — сын Волоховой Осип, сын Битяговского Данила и его двоюродный брат Никита Качалов. Вспыхнули беспорядки, в ходе которых было убито полтора десятка человек во главе с Михаилом Битяговским.
Как только в Москве стало известно о происшествии, фактический правитель государства, царский шурин Борис Годунов, «наладил» в Углич следственную комиссию, составленную «по высшему разряду»: боярин Василий Шуйский, окольничий Андрей Клешнин, думный дьяк Елизар Вылузгин и митрополит Геласий. Следователи допросили практически всех, кто что-либо знал, в общей сложности около ста пятидесяти человек; единственный важный свидетель, которого формально не допрашивали, — Мария Нагая (по-видимому, на вдовствующую царицу у комиссии не хватало полномочий), но и она передала свою «повинную», признав, что с убийством Битяговских и прочих получилось нехорошо: «…и то дело учинилось грешное, виноватое».