После «оттепели». «Способ неопасного диссидентства»
Юлия Леонидовна Хрущёва обладала необычным внутрисемейным статусом: она была одновременно и внучкой, и дочерью Никиты Сергеевича и Нины Петровны. Так сложилось. После гибели в 1943 году отца, военного лётчика Леонида Хрущёва, и сразу же последовавшего ареста матери, Любови Сизых, Юлию, оставшуюся фактически сиротой, удочерили старшие Хрущёвы.
Личный архив Юлии Хрущёвой представляет её дочь Нина, приходящаяся, таким образом, старшим Хрущёвым и внучкой, и правнучкой. Публикация приурочена к 50-летию смерти Никиты Хрущёва.
(Юла,
как её называли
в семье,
с ударением на ю,
в отличие от Юли
«большой» — сестры
Леонида Никитича,
её отца).
Рисунок Бориса
Жутовского, 1979 год
— Когда говорят о детях Хрущёва, первым делом всплывают имена Сергея и Рады, родных сына и дочери Никиты Сергеевича и Нины Петровны. Было ли внутри семьи равноправие между «своими» и «не своими» детьми, внуками?
— Каждые выходные мы приезжали в Петрово-Дальнее, куда Хрущёва отправили на пенсию и где он провёл последние годы своей жизни. И Сергей, и Рада, родные дети дедушки и бабушки, и Юля — обычно с семьями, все были вместе на этой даче, и никогда старшие Хрущёвы не делали между нами никаких различий. Хотя, конечно, чувствовалось, что Рада старшая, и у неё был особый статус. Сергей был близок к Никите Сергеевичу, они много говорили про науку. А мама была самой младшей. И раньше, когда росла, постоянно со всеми спорила, отстаивая свою свободу, в том числе свободу собственного мнения. Кстати, она уже много позднее признавалась мне, что ужасно ругает себя за эти вечные споры.
— Никиту Сергеевича и Нину Петровну она называла папой и мамой?
— Да. А я их называла дедушкой и бабушкой. Мама знала о своём родном отце, Леониде, но дома про него почти никогда не говорили. А про родную мать, Любовь Сизых, которая оказалась в ГУЛАГе, она долго ничего не знала.
— Как она попала в ГУЛАГ?
— Мама родилась в 1940 году. Вскоре началась война, и Леонид ушёл пилотом-бомбардировщиком на фронт. Люба со всей семьёй эвакуировалась в Куйбышев, где собрались почти все семьи советского руководства. Война войной, но романы никто не отменял. У Василия Сталина, с которым Леонид был, естественно, знаком, было пять жён, хотя с первой он так и не развёлся. Леонид не отставал. Через месяц после войны он был тяжело ранен в ногу и приехал долечиваться в Куйбышев. Вася же приехал туда с фронта, потому что у него там родился ребёнок. И оба в это время ухаживали за Екатериной Тимошенко, дочерью маршала, не обращая внимания на то, что в Куйбышеве в это время находились их семьи. Мария Васильевна Будённая, с ужасом наблюдая за ним в окно, приговаривала: «Как Лёне не стыдно! Бедная Нина Петровна! Он ещё ходит с палочкой, а уже с Васей соревнуется за внимание Катерины. А у него же ещё и жена, Люба!»
Лёня был лётчиком, и когда в Куйбышев ненадолго приехала делегация эскадрильи «Нормандия — Неман», он принимал французов. И познакомил с ними Любу. Там был и военный дипломат Раймонд Шмитляйн, и в 1942 году у него с Любой начался роман. Леонид вернулся на фронт, а она, зная о его похождениях, решила, что вот сейчас она возьмёт реванш. Дипломата вскоре отозвали, явно за связь с женой сына члена политбюро, а Люба нафантазировала сама себе, что она вернёт своего возлюбленного, если выучит французский, приедет в Париж и там с ним встретится. В общем, в 42-м году она уехала в Ставропольна-Волге, куда перевели институт военных переводчиков. Нина Петровна её уговаривала: «Детей не бросают во время войны!» Но Люба уехала учить французский, а маму оставила старшим Хрущёвым, заявив Нине Петровне: «Не распоряжайтесь моей жизнью!»
Хрущёв. 1942 год
Лёня погибает 11 марта 1943 года, и вскоре, летом, Любу арестовывают за связь с иностранцем.
— А Хрущёв не пытался заступиться?
— Нет, никто не заступался за своих родственников — ни Калинин, ни Молотов, ни Каганович, ни Будённый… И потом надо понимать, что для Никиты Сергеевича роман с иностранцем — это предательство страны. Как можно?! Из буржуазной Франции! Дипломат! Шпион!..
Люба просидела пять лет в лагере, а потом её отправили на поселение в Казахстан, в геологоразведку. Она постоянно, и смело, писала Сталину, что ни в чём не виновата, посылала телеграммы Хрущёву. Я нашла одно её послание: «Дайте мне квартиру в Караганде, подобающую моему статусу». А в 1956 году Люба пишет Нине Петровне: «Верните мне дочь!» Нина Петровна сказала об этом Никите Сергеевичу, он в ответ: «Только через мой труп! Никаких дочерей никто никому возвращать не будет. Юля поступает в университет, у неё есть мать — это ты! И всё». На что Нина Петровна, которая была невероятно правильная, заявила: «Нет, я всё равно эту встречу устрою. А потом Юлочка пусть сама решает».
В сентябре 1956 года они встретились. Нина Петровна сказала Юле: «Приехала твоя мама и хочет с тобой увидеться». — «Какая мама?!..» Люба потом писала Нине Петровне письма, жалуясь, что дочь не называет её мамой. А сама Юля говорила Нине Петровне: «Не могу! Не могу называть её мамой».
Со временем их отношения кое-как наладились. Юля стала называть её мамой, но…
Я много встречалась и разговаривала с Любой. Она вспоминала, как уезжала в Ставрополь, дочке было два года, только недавно научилась ходить, и она бежит за ней и кричит: «Мама, не уезжай! Мама, не уезжай!» И Люба призналась, что этот крик до сих пор стоит у неё в ушах. Я спросила, не жалеет ли она, и услышала в ответ: «Я ни о чём не жалею. Эта девочка так меня любила!» То есть самое важное, что Люба вынесла из своего жизненного опыта, это то, что «эта девочка так её любила». Не то, что она её бросила, и не то, что потом жизнь пошла под откос. Для неё было важно, что её любили... Прожила Люба долго, до 102 лет, умерла только в 2014 году в Киеве, где в своё время получила квартиру. Я нашла их письма, где Юлия всё-таки пишет ей: «Дорогая мамочка!»