Загробный Диснейленд: автобиографический роман о европейской женщине в Китае
Книга «Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе» — автофикшен художницы Светланы Дорошевой о трех месяцах в шанхайской арт-резиденции. С разрешения издательства «Лайвбукс» публикуем отрывок о том, можно ли навести мосты между культурами, которые, казалось бы, разделены непреодолимыми различиями
Светлана Дорошева — украино-израильская художница, которая три месяца провела в арт-резиденции в Шанхае. Будучи иллюстратором, который работает на заказ, она чувствовала себя чужой в мире современного искусства; будучи носителем европейской культуры — с удивлением открывала для себя китайскую. В этом отрывке она описывает диалог, участницы которого принадлежат буквально к разным мирам, — но все же находят общий язык.
— Ну и что ты думаешь о местных художниках? … только честно? — спросила Принцесса, когда мы уселись за «наш» столик на крыше и хлопнули по первому бокалу.
Я открыла рот — и закрыла его. Внутри моей головы молниеносно пронесся какой-то дикий карнавал прóклятых, где Энди Уорхол рикшей катал по городу заткнутых кляпами оперных певцов в розовых гипнобудках, висцеральные концептуалисты оскверняли суицидальную кровать, злые уборщицы метлами крушили музей современного искусства под зомбомузыку, самоубийцы превращались в написанный ананасовым карандашом текст и забирались внутрь тигров, а манга-медведь поливал томатным супом униженную Венеру.
— Я не знаю. Трудно сказать…
Принцесса терпеливо ждала подробностей.
— Если честно, тут требуется предыстория.
Принцесса была согласна на предысторию.
— Я выросла в странном, сказочном мире, — начала я. — За вычетом бесконечных болезней, я провела детство на улице с дворовыми друзьями. За пятиэтажкой, в которой мы жили, была небольшая посадка, которая тогда нам казалась дремучим лесом. В посадке водились эксгибиционисты и люди с фотоаппаратами, которые по непонятным причинам кормили нас дефицитными в ту пору конфетами за возможность сфотографировать наши трусы. Сразу за посадкой протекала Красная река, действительно красная от заводских отходов. Она впадала в другую, нормальную реку красивыми алыми разводами. Там, на месте слияния рек, располагался нудистский пляж. По нему гуляли голые пунцовые люди. За красной речкой был парк, а над ним, на холме — городской морг. Зимой мы катались там с горки на санках, а летом играли в прятки у морга, пялились на сюрреалистичных малиновых нудистов, ловили шмелей в парке, лазали по деревьям и травили, сидя на ветках, страшилки про красную руку маньяка, выловленную рыбаками в Красной реке. С ядовитым перстнем на пальце.
— Похоже на бардо.
— Что?
— Тибетское бардо. Это такой буддийский загробный Диснейленд с призраками, куда попадает душа с момента смерти и до следующего воплощения. Пограничное состояние между жизнью и смертью. Там, конечно, нет ничего из того, что ты описываешь, но можно провести параллели: кровавые реки с купающимися в них грешниками — это твои нудисты. Мрачные, пожираемые адским пламенем демоны — надо полагать, эксгибиционисты. Голодные призраки — охотники за детской порнографией… И все это по пути в морг, то есть — в небытие.
— Да-да, очень похоже. И чем там занята душа, в этом загробном Диснейленде?
— Она должна пройти по нему в Буддаленд, чтобы избежать дальнейшего воплощения и уберечься от разверстой матки. У маток по такому случаю — день открытых дверей. Аж сорок девять дней после смерти человека, если точно. Матки очень хотят снова вобрать в себя душу для дальнейшей жизни.
— Да-да, я знаю, матки такие. У меня трое незапланированных детей.
— Трое детей! И как оно?
— Ну… ты не отвлекайся, что с душой?
— А! И вот. Чтобы избежать воплощения, душа должна пройти кучу обманных ловушек и не поддаться ни одному наваждению. Я точно не помню… Там несколько бардо, одно страшней другого, но все они — иллюзорные порождения ума, не настоящие.
— Ну например?
— Например, в последнем бардо повелители смерти волокут покойного на веревке за шею, отрезают ему голову, вырывают сердце, выпускают кишки, лижут мозг, пьют кровь, поедают плоть и обгладывают кости.
— Да-да, понимаю, о чем ты… Мы сегодня видели много такого на ретроспективе.
— Ага, — кивнула Принцесса. — И в этот момент особо полезно знать, что в бардо тело соткано из обмана, а повелители смерти тоже рождены лучезарным разумом жертвы.
— Потрясающе излагаешь. И чем все заканчивается?
— Если умерший поверит в наваждение и не распознает трюков собственного ума, то увы, снова угодит в матку. Сначала он увидит перед собой бесчисленные пары, занятые в этот момент сексом, — Принцесса обвела рукой ночное небо, будто созерцала эти пары прямо сейчас, — а затем — стройные ряды голодных маток, готовых его принять. Ну а если не поведется ни на какие иллюзорные ужасы и соблазны, то растворится в вечной нирване Буддаленда.