Греко-болгарская схизма: парад церковных суверенитетов
Расколы и ереси. Проект Сергея Ходнева
В XIX веке государство и церковь обнаружили, что к их трудному «концерту» прибавляется третий голос — нация. Которая отчаянно ищет своего самоопределения в том числе и в церковных вопросах. На Западе эти поиски с грехом пополам удалось примирить с привычным строем церковного уклада (где католического, а где протестантского), а вот в новых православных государствах, в которые одно за другим превращались европейские владения Турции, было иначе. Здесь и там появлялась своя собственная национально-государственная церковь — Элладская, Румынская, Болгарская, Албанская, в конце концов. И всякий раз национализм, интересы великих держав и притязания Константинопольского патриарха входили в клинч, расцеплять который приходилось десятилетиями.
Греко-болгарская схизма (1872–1945) — самый длительный из расколов православного христианства, вызванных жесткой позицией Константинопольских патриархов в вопросе о принципах предоставления автокефалии (полной церковно-административной самостоятельности). Сопровождалась и осложнялась сначала подъемом национального самосознания второй половины XIX века, затем балканскими кризисами 1910-х и, наконец, событиями Первой и Второй мировых войн.
Храмы, превращенные в мечети,— это, конечно, форменная «мерзость запустения на месте святе», но ведь кричали же в 1453-м: «Лучше турецкая чалма, чем папская тиара». И докричались, и даже получили от чалмы некоторые знаки уважения побольше, чем эксклюзивное право Константинопольского патриарха ездить верхом (чего прочим христианам не дозволялось). Тот же патриарх признавался в Османской империи «миллет-баши» или, как выражались греки, «этнархом» — с правом распоряжаться всеми церковными имуществами, сколько их ни осталось, с властью над православным духовенством и даже простыми мирянами; что-то вроде государя в государстве.
На практике, конечно, государь был марионеточный, чуть что — сместят, и хорошо если сместят, а не удавят. Однако и это только часть проблемы. Скажем, армяне и иудеи тоже были «миллетами», и с ними все обстояло несколько проще, потому что религиозное и национальное никто не мог и не пытался разделить. Те же, кто был подчинен Вселенскому патриарху, чохом назывались «Рум-миллет» — «ромеями», людьми ромейской, греческой веры, и тут уж никто не интересовался, были ли они при этом греками, болгарами, сербами или арабами.
Да и с чего бы интересоваться? Положим, древние патриархаты Александрии, Иерусалима, Антиохии так и считались самостоятельными поместными церквами sui iuris, как, скажем, и Кипрская архиепископия, которая еще во времена Вселенских соборов получила автокефалию, и все-таки в оттоманских реалиях это была до определенной степени фикция. Когда-то в XVI веке по политически расчетливой милости султанов Константинополь даровал подобие церковной независимости сербам, восстановив старинную Печскую патриархию. Но два столетия спустя это решение отозвал: времена были тревожные, на балканские вилайеты точили зубы Австрия и Россия, и держать эти территории под церковным контролем греков было как-то надежнее.