Город-текст, пытающийся вырваться из своего контекста
Екатеринбург: архитектура советского корпоративного проекта, оставшаяся после краха советского проекта
Екатеринбург — великий город, тут много разного: Ельцин-центр, новые, вполне китайского вида небоскребы, Храм на Крови на месте Ипатьевского дома, где был расстрелян Николай II с семьей, музей невьянской иконы Евгения Ройзмана (внесен Минюстом в реестр иноагентов), сквер на Октябрьской площади, где горожане в 2019 году не дали построить храм святой Екатерины,— тут есть о чем поговорить. Искать что-то главное — не совсем адекватное занятие. И тем не менее ни о чем из названного я говорить не буду, а самым главным считаю другое.
Этот текст — часть проекта «Портреты русской цивилизации», в котором Григорий Ревзин рассказывает, как возникли главные города России, как они развивались, как выглядят сейчас и почему так вышло.
Везде, но в России особенно, очень мало городов, которые смогли сформировать культуру, сильно выходящую за границы собственно города, что-то вроде придуманного когда-то Юрием Лотманом «петербургского текста» (например, хотя многие не согласны, но я считаю, что никакого «московского текста» в русской культуре нет, есть множество талантов, разрозненно проживавших в Москве). Так вот, уникальность Екатеринбурга в том, что свердловский рок, поэзия Бориса Рыжего, фильмы Алексея Балабанова составляют, на мой взгляд, связанный нарратив, кластер мотивов, который можно назвать «екатеринбургским текстом». И поскольку это исключительное явление, чтобы понять город, нужно смотреть из него.
Я исхожу из простой (и не уверен, что адекватной) интуиции. Для меня ключом к «екатеринбургскому тексту» является «Вестсайдская история» Лорентса и Бернстайна — напомню, это «Ромео и Джульетта», только вместо Монтекки и Капулетти там фигурируют две банды гангстеров. «Екатеринбургский текст» — это текст мировой лирической традиции, от Овидия до Блока, оказавшийся в контексте советского индустриального города. Тут важна, так сказать, нераздельность и неслиянность голосов этих традиций, и это составляет мотивную структуру текста. Традиция поставляет сюжеты — дружба, любовь, прощание, война, одиночество, смерть,— а индустриальный пласт дает грубую, громкую искренность их едва ли не площадного проживания. Мой вопрос к городу примерно следующий — можно ли его описать как машинку для порождения такой смысловой структуры.
Екатеринбург, разумеется, город со сравнительно долгой историей, но в смысле материального выражения ее немного. Физически это город прежде всего советский, причем раннесоветский — и даже образцово раннесоветский. Советская власть начиная со второй половины 1920-х решила сделать Свердловск (так он назывался с 1924 по 1991 год) идеальным городом социализма. Разумеется, это касалось в первую очередь промышленности и даже в первую очередь Уралмаша — главного промышленного гиганта первой пятилетки и нового города на 100 тыс. жителей, который начали проектировать в 1928 году и в 1933-м запустили. Но не только его. В отличие от последующих шагов советской индустриальной коллективизации, когда создавался завод, а рабочие при нем десятилетиями жили в землянках и бараках, здесь одновременно с заводами строились жилые дома и рабочие клубы. Вместе это то, что в теории советского градостроительства получило имя «соцгорода». Строительство этих соцгородов было в известной мере громкой пропагандистской акцией — на проекты проводились всесоюзные конкурсы, стройка широко освещалась в прессе, для воспевания успехов командировались писатели, поэты и кинорежиссеры. «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» Владимира Маяковского — характерный образец этой продукции: «Я пролетарий. / Объясняться лишне. // Жил, / как мать произвела, родив. // И вот мне / квартиру / дает жилищный, // мой / рабочий /кооператив».
Все это дало феномен свердловского конструктивизма, надо сказать, замечательный. Десятки конструктивистских зданий встречаются во многих сибирских городах, но это утилитарная продукция без признаков значимого архитектурного вмешательства — как в Новосибирске. Здесь, напротив, расцвет довольно-таки раскованного формотворчества, воплощенные в реальность эксперименты ВХУТЕМАСа. Символом свердловского конструктивизма является Белая башня Уралмаша Моисея Рейшера — это вообще-то водокачка, но сделал он ее как абстрактную скульптуру, напоминающую стенд для запуска космических ракет, которые появились позднее. И сам Уралмаш — город, спроектированный Петром Оранским с невероятно эффектным и очень простым планом «гипподамовой» прямоугольной планировки, углом врезающейся в площадь Первой Пятилетки со зданием заводоуправления Уралмаша,— это, несомненно, один из самых эффектных памятников конструктивистского градостроительства, которых в принципе раз два и обчелся. Оранский — он вообще-то из Петербурга, но, развернув питерские прямоугольники кварталов под 45 градусов, он добился какой-то плакатной выразительности городского плана — это что-то вроде «Клином красным бей белых» Эля Лисицкого, только не плакат, а целый город. И внутри него есть несколько выдающихся авангардных произведений — Дом культуры того же Моисея Рейшера, гостиница «Мадрид» Белы Шефлера, выпускника Баухауса, еврея, который бежал в СССР от фашистов и был расстрелян в 1942 году как фашистский шпион. Он, правда, в соответствии с новыми веяниями сильно декорировал гостиницу в середине 1930-х, но в итоге получился один из лучших памятников постконструктивизма. Не только заводоуправление Уралмаша, но многие другие конторские здания Свердловска — здание газеты «Уральский рабочий» (Дом печати) А. Сигова, Главпочтамт К. Соломонова и В. Соколова, «Союхзлеб» Г. Валенкова — это интересные эксперименты на тему поиска образа современного офисного здания, и стоит заметить: они очень разные, в них видны направления развития целых национальных школ модернизма, которое произойдет после войны («Уральский рабочий» — очень французское здание, «Союзхлеб» — немецкое, Главпочтамт — американское). И это внутри одного города, в одно время! Больше того, здесь вдруг появляются совершенно неожиданные в этом советском индустриальном контексте образы, которые я бы за неимением лучшего назвал роскошными авангардными виллами. Таков Клуб строителей (Свердловская киностудия) будущего сталинского академика вхутемасовца Якова Корнфельда, спорткомплекс общества «Динамо» Вениамина Соколова и изумительный детсад Городка юстиции («дом-улитка») Сергея Захарова.