«Столица и усадьба». Судьба первого глянца в России
В Музее русского импрессионизма открылась выставка «Журнал красивой жизни», посвященная героям и темам первого русского глянца — журнала «Столица и усадьба». По просьбе «Сноба» Сергей Николаевич написал эссе, из которого можно узнать, как создавался этот журнал, кто были его герои и почему в советское время подшивки журнала можно было полистать только под присмотром библиотекаря в погонах.
Их тут много. В разных нарядах, на фоне домашних интерьеров, ухоженных садов и даже ночного кафе. Портреты женщин былых времен. По сути, они и есть главные героини новой выставки «Журнал красивой жизни», недавно открывшейся в Музее русского импрессионизма. Первые музы и дивы русского глянца. Большинство их имен неизвестно широкой публике. И если бы не журнал «Столица и усадьба», то вряд ли бы кто-нибудь их сегодня вспомнил.
Но нет, мы вглядываемся в их лица, вчитываемся в скупые биографические строчки, вычисляем количество прожитых лет по датам их рождения и смерти. Долгожительниц среди них почти нет. Как известно, войны, революции, разорения, эмиграция, пришедшиеся на их долю, не слишком-то способствуют долгожительству.
Такое чувство, что большинство из них только и успели в этой жизни, что нарядиться, надушиться и принять позу для своего парадного портрета или фотографии в журнале «Столица и усадьба».
Не все из них были патентованные красавицы, но вместе они являли абсолютно новый женский тип, на который влюбленно, а иной раз не без иронии взирали художники, писатели, фотографы. Точнее всего запечатлел эту новую женщину начала века Валентин Серов в своем знаменитом портрете княгини Ольги Орловой 1911 года.
Огромная шляпа, соболье манто, жемчуга, кончик лаковой туфельки, выглядывающий из-под подола кутюрного платья, неудобная поза то ли из-за низкого пуфа, то ли из-за того, что она явно готова сейчас куда-то упорхнуть. За спиной княгини стоит большая ваза мейсенского фарфора, тень от которой намеренно искажена и как бы повторяет очертания модели в огромной шляпе. Критики усмотрели тонкий намек, что княгиня так же пуста, как эта ваза.
Лишь по чистому недоразумению, обусловленному идеологическими установками, этот эффектный стиль был позднее признан советскими историками и искусствоведами как «аристократический». Тут стоит довериться такому безусловному авторитету в этих вопросах, как Анна Ахматова, которая в свое время резко раскритиковала спектакль МХАТа «Анна Каренина» 1937 года по причине очевидного несоответствия исторической правде. «Именно роскошь высшего света никогда не существовала, — вспоминала Ахматова. — Светские люди одевались весьма скромно: черные перчатки, черный закрытый воротник. Никогда не одевались по моде: отставание по крайней мере на пять лет было обязательно. Если все носили вот такие шляпы, то светские дамы надевали маленькие, скромные. Я много их видела в Царском: роскошное ландо с гербами, кучер в мехах — а на сиденье дама, вся в черном, в митенках и с кислым выражением лица… Это и есть аристократка… А роскошно одевались, по последней моде, и ходили в золотых туфлях жены знаменитых адвокатов, артистки, кокотки».
На выставке в Музее русского импрессионизма представлен другой портрет Ольги Орловой — тоже Валентина Серова, только карандашный, где Ольга Константиновна спрятала руки в огромную муфту. Он-то и был воспроизведен когда-то в журнале «Столица и усадьба» (№ 23, 1914).
За кулисами «красивой жизни»
«Не для житейского волнения» — эти слова можно было бы начертать в качестве девиза на первой обложке «Столицы и усадьбы». Хотя волнений на долю издателя первого русского глянца Владимира Пименовича Крымова (1878—1968), конечно, выпало немало. Да и проблем хватало. Но о них читателям не полагалось знать. Как не полагалось знать и подлинную историю основателя журнала.
Ни свои капиталы, ни свои бизнес-интересы, ни свое прошлое Крымов никогда особо не афишировал. Зато про него было известно, что он разъезжал по Петербургу на новеньком красном паккарде. Всегда сам за рулем, несмотря на сильную близорукость. С шиком носил атласный цилиндр и никогда не выпускал изо рта гаванскую сигару. Такой типичный портрет русского миллионера новейшей формации, завсегдатая дорогих ресторанов, знатока французской кухни и новой европейской живописи.
Во всяком случае, Пименов именно так хотел выглядеть в глазах своих читателей. И собственно, никогда не скрывал, что журнал ему был нужен для расширения деловых связей и светских знакомств. В реальности все было так и не совсем так.
Сам Крымов происходил из семьи старообрядцев. Отец умер рано. Сирота на попечении родни — незавидная участь. По легенде он безнадежно и навсегда испортил себе зрение, потому что все детство провел в каморке без единого окна. А керосин и свечи были под строжайшим контролем.
«Вся жизнь дома была пропитана религией, религией трудной, печальной, жуткой… Все сулило беду… Все было пропитано страхом, надвигающимся несчастьем, ожиданием недоброго». Так Крымов описывает свое детство.
Он окончил с отличием Двинское реальное училище (ныне город Даугавпилс, Латвия), а затем — Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию в Москве. Учился хорошо, но аграрием так и не стал. «Я всегда хотел стать богатым», — откровенно признается Крымов в своей автобиографии.
А тогда в царской России на сельском хозяйстве особенно заработать было нельзя. Вначале Крымов подвизался на посреднических услугах. Исколесил Сибирь и Южный Урал. Потом — Украина, где он торговал всем без разбору, включая автомобильные покрышки. У него рано обнаружился абсолютный талант на деньги. Это как идеальный слух. Крымов безошибочно знал, как извлечь максимальную прибыль при минимальных затратах.
Без совести
На фотографиях он внешне чем-то был даже похож на Чехова: пенсне, сюртук, накрахмаленный воротничок. Общим для обоих было и бедное детство, и страстное желание выбиться в люди. И даже эпохальная фигура издателя «Нового времени» Суворина, бывшего чеховского друга и благодетеля, с которым Крымова тоже свела судьба, когда тот решил всерьез заняться журналистикой и литературой.
Поначалу, правда, ничего хорошего из этого не вышло. Первая книжка крымовских рассказов попала под цензурный запрет, а сам он едва не получил тюремный срок «за кощунство и порнографию». Тогда ему удалось отделаться денежным штрафом.
Из ярких эпизодов, «украсивших» биографию будущего главного редактора и издателя «Столицы и усадьбы», — встреча с Львом Толстым в Ясной Поляне. Как туда проник Крымов, неизвестно. Зато известно, что на его вопрос о том, как нужно жить, великий писатель посоветовал: «Слушаться голоса совести». И тут же услышал в ответ: «У меня нет совести». На этом аудиенция была быстро свернута. Свой сенсационный рассказ «Как меня прогнал Лев Толстой» Крымов умудрился потом тиснуть сразу в несколько газет и, как говорят, неплохо заработал на своем знакомстве с яснополянским старцем.