Соло для скрипки. Посвящается Ольге Яковлевой
14 марта у замечательной актрисы Ольги Яковлевой юбилей. Одна из культовых фигур российского театра 60–70-х годов, муза и любимая ученица великого Анатолия Эфроса. «Сноб» от души поздравляет Ольгу Михайловну с днем рождения и публикует эссе Сергея Николаевича
В 21.10 она должна подняться на крышу беседки и запустить в небо воздушного змея.
Я точно зафиксировал время. Дальше антракт. Публика выходит покурить, и тогда можно незаметно пройти в партер или подняться в амфитеатр. В Театре на Малой Бронной тесно. Там даже приткнуться постоять негде. Особенно когда идут спектакли Эфроса. Но знакомая билетерша на входе иногда пускает меня за рубль.
На самом деле это целая операция. Сбежать с последней пары (я учился на вечернем в ГИТИСе), проникнуть в театр, отыскать свободное место. И все ради того, чтобы увидеть, как Ольга Яковлева в платье цвета фуксии будет подниматься по шаткой металлической лестнице и запускать куда-то под колосники воздушного змея.
Помню ее ликующее лицо, счастливый смех, воздетые к небу руки. Миг торжества, который, конечно же, не мог длиться долго. Но его надо было увидеть своими глазами, стать очевидцем и свидетелем. Даже, может, попытаться его описать. Что я и проделал в своей курсовой работе, которая была посвящена Яковлевой в спектакле «Месяц в деревне». Я даже набрался наглости и отнес свой многословный опус на Малую Бронную. Или кто-то ей его передал. Сейчас не вспомнить. Если честно, я и не рассчитывал, что она будет читать студенческую работу. Но она прочла. И даже что-то пометила на машинописных страницах восклицательными и вопросительными знаками. А где-то поставила латинское «Sic!».
Тем не менее миф о ее несносной капризности и звездной зловредности был тогда развеян. Со мной, второкурсником театроведческого факультета ГИТИСа, великая Яковлева держалась подчеркнуто церемонно и очень вежливо, как на дипломатическом приеме. Но в ее серых стальных глазах я читал что-то похожее на веселое любопытство. И конечно, бездну иронии.
По своей актерской природе Яковлева невероятно иронична и смешлива. Все, кто превозносил ее за большие драматические роли, как правило, не видели или не хотели признавать в ней первоклассную комедийную актрису. «Ха-ха, юморочек», — небрежно роняла ее стюардесса Наташа в «104 страницах про любовь», отшивая этой фирменной фразой бесчисленных ухажеров, мальчиков 60-х годов. В их слова про любовь она совсем не верила, а их попытки ее рассмешить или как-то привлечь внимание не вызывали у нее ничего, кроме саркастической усмешки.
С самого начала она казалась слишком взрослой, слишком много всего успевшей повидать и пережить, хотя и научившейся прилежно скрывать свою тайную печаль и трудное знание за кокетливыми гримасами, заливистым серебряным смехом и этим изумленным, широко распахнутым взглядом удивленных глаз. Много раз я убеждался, как с ее появлением на сцене возникало ощущение непонятной, необъяснимой нервной вибрации. Все впромельк, все впроброс. Каждая фраза обрывается на полуслове, каждый монолог срывается на отчаянный крик, будто вот прямо сейчас у нее остановится сердце. Никаких фиксированных реакций, никаких заготовленных заранее реплик. Пение без нот. Игра без правил. Жизнь «на последнем дыхании» — вот чем было ее присутствие в спектаклях Анатолия Эфроса. Так, как она, играть не умел никто. Хотя Яковлевой многие пытались подражать. Ее манеру легко было пародировать. Но нельзя повторить. Может быть, поэтому в свое время не сложился ее роман с кинематографом. Камера не в состоянии