Режиссер Владимир Мирзоев посвятил своему другу Владимиру Шарову мемуарный очерк

СНОБКультура

«Все мы умираем детьми». Памяти Владимира Шарова

Летом прошлого года не стало Владимира Шарова, большого писателя, мыслителя, историка, который, возможно, ближе других подошел к пониманию загадочного русского пути. Режиссер Владимир Мирзоев посвятил своему другу мемуарный очерк

0:00 /
2132.781

Заранее прошу прощения за некоторый сумбур вместо музыки, за эскизность, отрывочность и даже алогизм этих заметок.

В моей памяти не помещается большой русский писатель Владимир Александрович Шаров – в ней живет, фантазирует, искрометно острит, с удовольствием выпивает и закусывает мой веселый, мудрый друг Володя, который называл меня «лапа», которого я знал и любил без малого сорок лет.

Мы никогда не ссорились, не рвали в сердцах отношений, что частенько случалось в нашем кругу в силу понятных обстоятельств эпохи: имперский демон умеет разделять и сводить с ума целые народы, что уж говорить про уютные интеллигентские миры. Чума беспрепятственно проникает в дома через форточку на кухне и попадает в суп. Сорок лет (с небольшим антрактом на мою эмиграцию) мы ходили в гости друг к другу и к нашим общим московским друзьям.

Много спорили о политике, о блуждании России в историческом тумане, по топям и болотам утопии. Больше говорили о циклическом времени, чем об искусстве. Но у меня есть ощущение, что виделись до обидного мало, пунктирно, не так часто, как хотелось бы. Многие часы, месяцы, годы занимала писательская работа, которой Володя отдавался со всей страстью старателя, напавшего на золотую жилу. Что это за жила такая, я попробую объяснить ниже.

***

Мы познакомились в Москве в 1979-м. Володя заглянул ко мне на пару минут, чтобы занести машинописную книгу, вышедшую в самиздате. Мы проговорили два часа. Первое впечатление яркое – человек моего караса, более тонкий и умный, хочется с ним подружиться. Я жил тогда в большой коммунальной квартире на Сретенском бульваре, в так называемом доме «Россия».

Дом этот огромный, построен в эклектичном стиле в начале ХХ века страховым обществом «Россия» (этой же компании принадлежало теперешнее здание КГБ-ФСБ на Лубянке).

Фасад украшен масонской символикой, майоликой Николая Рериха, под самой крышей – мансарды художников, в частности мастерская знаменитого концептуалиста Ильи Кабакова (к нему иногда заглядывали на стакан чаю).

Книга, которую принес Володя, была весьма знаменательна, и передал ее неслучайный и важный для нас обоих человек, культуролог Михаил Эпштейн. Я думаю, именно Миша, высоко оценивший прозу и эссеистику Шарова, позже способствовал тому, что Володины романы вырвались из постсоветского гетто в большой англоязычный мир. Много лет литературная обслуга Левиафана делала книгам Шарова антирекламу, «патриоты» объясняли зарубежным издателям и переводчикам, что «это безобразие переводить не стоит, что всё это чушь, пустое фантазерство, глумление над русской историей». А как же Сорокин, Пелевин? Выходит, им можно сыпать парадоксами, а Шарову нельзя?

Верующих оскорбляли богословские медитации, помещенные в карнавальный контекст. Неверующих раздражал сам факт этих медитаций. Те, кто злопыхал, не понимали масштаб автора, с которым имеют дело. Или, наоборот, понимали слишком хорошо. Тогда, в 1990-х, Володя сетовал на свое двусмысленное положение в литературе – печатают, иногда со скандалом, но в итоге окутывают молчанием, как елочную игрушку ватой.

Я считал, что с его стороны это интеллигентская паранойя. Оказалось, Володя был прав. Как и во многих других эпизодах. Например, я был уверен, что путинский ближний круг совершает абсурдные действия, развязывает гибридные войны и бодается с Западом, имея рациональный расчет. «Они обрушили капитализацию российских компаний, – говорил я, – потому что хотят по дешевке скупить все до одной. А потом, убрав со сцены конкурентов, начнут перестройку 2.0 – без вариантов».

Шаров грустно качал головой, он предвидел рождение корпоративного государства фашистского типа. Он не верил в рациональность русской матрицы. Я был прекраснодушен, а Володя как историк прозорлив. Кстати, книга, которую я тогда, при знакомстве, получил из Володиных рук, называлась «Роза мира», написал ее бывший узник ГУЛАГа Даниил Андреев. По-моему, с этой книги все и началось.

С шестидесятниками у нашего поколения много общих иллюзий. Энтузиазм оттепели, надежды, что у государства появилось наконец человеческое выражение лица, что жизнь войдет в берега, станет нормальной, что не нужно каждый божий день стоять перед моральным выбором: лгать или не лгать, – и платить за ошибку свободой, профессией, родиной, жизнью. В юности легко верится в счастливую перемену участи, в судьбу, написанную с чистого листа. Только что были ГУЛАГ, массовый террор, спровоцированная двумя параноиками, роковая для народов война, кровища, грязь, непотребство, и вот уже девушки в белых платьях гуляют босиком под летним дождем, а мальчики читают им прекрасные стихи.

В это время в доме Шарова-старшего часто появлялись воскресшие из небытия лагерники. Володя жадно слушал их рассказы о сталинской преисподней. Эхо этих рассказов постоянно звучит в его романах, почти в каждом протагонисты – узники и чекисты, жертвы и палачи… Оттепель, а потом страшный облом, мутация имперского вируса, милитаризм, насилие, изгнание диссидентов, предательство единомышленников и друзей. Всё как под копирку. Как будто достали с полки старую замученную пьесу, сдули с нее пыль и пустили в дело. Мы тоже обманутое поколение.

Перестройка и бархатная революция 1991 года казались нам началом новой России: мирной, вменяемой, гуманной. Мы с головой бросились в свободу – это была любовь с первого взгляда, мы ее ждали с детства, припоминая восхитительный воздух 1960-х. Отбросив проклятое двоемыслие, занялись любимым делом – каждый своим. Слава богу, теперь это можно – без компромиссов, без лицемерной игры в партийность и лояльность. Политику пускай делают профессионалы, мы будем делать свое искусство. Главное – Россия взяла правильный курс в Европу, в нормальную жизнь, теперь у нас в руках самый надежный компас – исторический опыт, теперь нас не собьешь.

А чекисты тем временем готовили реванш – по старым пиратским лекалам кроили наше будущее. Им ужасно хотелось взять корабль на абордаж, чтобы доказать себе и всему миру... Что именно доказать? Что они чемпионы выживания (термин Глеба Павловского)? Что бог опять на их стороне? Но ведь их черный бог, ненасытный пожиратель своих детей, всегда оставался на их стороне. Ответа на этот вопрос у меня нет. Я знаю одно: победу они хотели вырвать любой ценой. И цена эта оказалась непомерно высокой, выше не бывает – за удовольствие утолить свою смердяковскую страстишку они заплатили родиной.

***

Дед и бабка со стороны Володиного отца попали в жернова сталинских репрессий. Второй дед, со стороны матери, тоже сгинул в лагерях. Бабушка со стороны матери, отсидев свое как член семьи изменника родины, еще несколько лет провела на поселении. При этом все они были профессиональными революционерами – отсюда Володина раздвоенность, сложность его восприятия революции, ее печальных итогов. Эта родовая травма, кровоточащая память о расстрелянных членах семьи, во многом определила поэтику шаровских романов. Про выбор героев и сюжетов я уже сказал, но тут есть и другое. У Володи было обостренное чувство рода, семейной кармы, возможно, поэтому он редко высказывался публично по поводу актуальной политики и той кафкианской атмосферы, которая сгустилась в нулевые годы, – это была не трусость, но знание, за которое дорого заплатили близкие. Это же чувство развернутой во времени родовой судьбы, почти убитое в советских людях большевистским террором, было у Володи по отношению к отцу, писателю-сказочнику Александру Шарову (домашние звали его Шерой).

Поразительно, что первый Володин роман назывался «След в след. Хроника одного рода в мыслях, комментариях и основных датах». Работа над ним шла с перерывами много лет и была завершена в 1984-м, в год смерти Шеры Израилевича. Это был подхват знамени, выпавшего из рук отца. Об отце Володя говорил с восторгом, помнил множество удивительных историй, случившихся с ним до и во время войны. Некоторые я узнал, читая книжку Володиных эссе.

***

Раньше я думал, что среди писателей преобладают мрачные молчуны. Во всяком случае, планы свои они держат за зубами, счастливые мысли не транжирят, берегут их для серьезной работы. Володя сломал этот стереотип. В приватном общении он был необыкновенно легким и щедрым рассказчиком, не боялся выбалтывать свои идеи, тестировал их на близких друзьях. Во время застолья, за рюмкой крепкого алкоголя – Володя предпочитал именно водку и простую закуску – мог развернуть целую новеллу из романа, над которым шла работа.

Каждую свою вещь он тщательно вынашивал, долго готовился, сидел в архивах, собирал материалы, а потом несколько лет писал. Когда возникала неизбежная пауза, пустота после выхода книги, он подманивал удачу по старинному рецепту «фишка слезу любит»: жаловался, что не может сочинять, что, вероятно, больше ничего не напишет. А потом коротко сообщал: «кажется, у меня пошло», – и исчезал, долго был недоступен для светского общения. В моем воображении Володя сутками не выходил на улицу, даже в магазин, жил отшельником. Жена Оля варила ему суп, а с собой забирала рукопись, чтобы скорее ее распечатать и отредактировать. Жена, мать Володиных детей, редактор, литературный агент, первый и самый придирчивый критик. Вынужденно взыскательный. По Олиным словам, Володя не ценил восторгов, всегда требовал конструктивной критики. А еще добрый ангел, любимая Оля Дунаевская была нашим связным, с ней мы планировали праздничные и будничные застолья, которых за сорок лет было множество.

Откуда же это щемящее чувство, что самое главное мы так и не обсудили? Может быть, это «главное» обсудить в принципе невозможно? Десятилитровый бак рыбной солянки, подаренный по случаю дня рождения Стасом Павловым, привел Володю в состояние эйфории. Он ел этот суп в одиночестве, растянув удовольствие на неделю. Он мерил своими длинными ногами крошечную съемную квартиру на окраине Москвы, в Беляеве, потом на Преображенке и, поймав волну, бросался к письменному столу, чтобы не вставать из-за него много часов кряду, потом опять начинал ходить, и так до поздней ночи, иногда до рассвета. У Володи была тяжелая бессонница – с детства, после менингита. Иногда удавалось заснуть, но он часто просыпался и тогда заставлял себя вставать и принимался записывать то, что пришло в голову. Если работа шла, она шла и по ночам. Примерно так я это себе представлял, и постепенно в моей голове возник устойчивый образ: темное время, сгущаясь, течет по стержню пластмассовой ручки и превращается в текст, год за годом Володина жизнь превращается в текст.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Грехи Грехи

Мужчины, которые обеспечили себе место в аду, зарабатывая состояние и признание

Esquire
Первый советский АВАКС: Ту-126 Первый советский АВАКС: Ту-126

Ровно 60 лет назад в СССР начались работы по созданию Ту-126

Популярная механика
В понедельники больше никогда В понедельники больше никогда

Музею изобразительных искусств им. Пушкина становится тесно в столице

СНОБ
Слишком правильный Слишком правильный

Певец Сергей Лазарев – о мамином воспитании и собственном отцовстве

Домашний Очаг
Зачем ВРАЛ? Каких масштабов достигла псевдонаука в России Зачем ВРАЛ? Каких масштабов достигла псевдонаука в России

Каких масштабов достигла псевдонаука в России

Русский репортер
Забудь его, забудь... Забудь его, забудь...

Как перебороть свои чувства и выбросить его из головы, если ты ему безразлична

StarHit
Полеты в кино и наяву Полеты в кино и наяву

Освободившиеся просторы ЦДХ станут обитаемой вселенной нового «Соляриса»

СНОБ
«Что вы ведете себя как животные!» Как судили Кокорина и Мамаева «Что вы ведете себя как животные!» Как судили Кокорина и Мамаева

Как проходил суд над игроками топ-клубов чемпионата России по футболу

Forbes
Переговоры между военными делегациями КНДР и Республики Корея Переговоры между военными делегациями КНДР и Республики Корея

Пханмунчжом, 1983 год

Дилетант
От Монеточки до Головина: звезды в рейтинге Forbes «30 до 30» От Монеточки до Головина: звезды в рейтинге Forbes «30 до 30»

Знаменитости — участники рейтинга Forbes «30 до 30»

Forbes
До свидания, сестра! До свидания, сестра!

Феминизм – борьба женщин за свои права, но женщины в России ее не поддерживают

Cosmopolitan
Google по-русски: почему компания перевела Android на язык от российских разработчиков Google по-русски: почему компания перевела Android на язык от российских разработчиков

Kotlin стал основным языком программирования для разработки Android-приложений

Forbes
Код кота: 31 вопрос о главном Код кота: 31 вопрос о главном

Ответы на главные вопросы человечества о котах

Maxim
Летальные кадры Летальные кадры

Почему в России принято экономить на жизнях людей

Русский репортер
Российские бизнесмены заинтересовались инвестициями в рынок марихуаны Российские бизнесмены заинтересовались инвестициями в рынок марихуаны

Российские бизнесмены обратили внимание на рынок легального каннабиса

Forbes
Никита Павлюк-Павлюченко: Крушение надежд. Как падает российская авиация Никита Павлюк-Павлюченко: Крушение надежд. Как падает российская авиация

Трагедия в Шереметьево приобрела масштабы национальной катастрофы

СНОБ
Без лишних слов Без лишних слов

Элеонора Каризи рассказала о том, как сменила тексты на фотографии

Vogue
Andaz дебютирует в Вене Andaz дебютирует в Вене

Корпорация Hyatt объявила об открытии первого отеля бренда Andaz в Австрии

Cosmopolitan
На скорости за двести: куда спешат самые быстрые поезда планеты На скорости за двести: куда спешат самые быстрые поезда планеты

История самых высокоскоростных поездов планеты

Популярная механика
Писатель Сергей Кумыш — о том, как прошла гастроэкспедиция IKRA Explore Писатель Сергей Кумыш — о том, как прошла гастроэкспедиция IKRA Explore

Писатель Сергей Кумыш отправился в гастрономическую экспедицию IKRA Explore

РБК
В эпицентре будущего В эпицентре будущего

Хронологически седьмой Mercedes S-Класс подтвердит звание витрины технологий

Quattroruote
Народный хай-тек: тест Volkswagen Touareg Народный хай-тек: тест Volkswagen Touareg

Новый Volkswagen Touareg радикально преобразился и шагнул далеко вперёд

Популярная механика
«Шедевр»: искусство, дружба, афера «Шедевр»: искусство, дружба, афера

Чего больше в популярной картине — таланта ее создателя или успешного маркетинга

Psychologies
Топ-10 блюд грузинской кухни, которые нужно попробовать хоть раз в жизни Топ-10 блюд грузинской кухни, которые нужно попробовать хоть раз в жизни

Грузинская кухня — одна из древнейших и известнейших во всем мире

Playboy
15 главных самолетов Второй мировой 15 главных самолетов Второй мировой

Предлагаем вспомнить, на чем воевали в небе победители и побежденные

Популярная механика
Столкновение с загадочным объектом навсегда изменило Луну Столкновение с загадочным объектом навсегда изменило Луну

В далеком прошлом Луна могла столкнуться с гигантским космическим телом

Популярная механика
Терпение и труд Терпение и труд

Дизайнеры Жак Бек и Артур Миранда и дом их мечты

AD
Пошли по кривой. Почему зарплаты в России падают раньше, чем в Европе Пошли по кривой. Почему зарплаты в России падают раньше, чем в Европе

В России пик заработной платы приходится на 35-40 лет. Почему так происходит?

Forbes
Как приземлить дебошира Как приземлить дебошира

Правонарушений на борту самолетов год от года становится больше

РБК
Рейтинг лучших внешних аккумуляторов для телефона: какой выбрать в 2019 году Рейтинг лучших внешних аккумуляторов для телефона: какой выбрать в 2019 году

Хочешь всегда оставаться на связи? Тогда без внешнего аккумулятора не обойтись

Playboy
Открыть в приложении