Взрослый — это тот, кто продолжает верить
Мы пригласили психолога Ирину Млодик в гости в студию, чтобы вместе разобраться в том, кто такой взрослый человек, есть ли возраст у страны и как, будучи взрослым, удерживать баланс между прошлым (родителями) и будущим (детьми).
Вера
Взрослый — это тот, кто продолжает верить.
В своего ребенка или свой проект. Даже если все рушится или не получается, говорит: «Прекрасная идея, она должна выстрелить. Не сегодня, так через год». Иногда, конечно, нужно посмотреть со стороны и признать, что идея не востребована, не работает. И тогда вера может звучать так: «Мы этот проект сворачиваем, но можем начать другой. Возможно, мы неправильно выбрали аудиторию, стратегию или еще что-то». Это вера в то, что сотворенное мной может быть жизнеспособным, нужным и приносить людям пользу. Задача родителя — верить в своего ребенка, что бывает очень трудно сделать, например, когда он в подростковом возрасте ищет себя не там, где бы нам хотелось. Тогда мы перестаем верить, и это становится для ребенка не опорным. Зрячая вера значит, что мы пробуем узнать своего ребенка. Мы можем знать свою «пятилетку», а в ее десять лет отвлечься на работу, и кто она пятнадцатилетняя, уже понятия не иметь, а к ее двадцати — будто вовсе не быть знакомыми. У нас может быть взгляд через призму тревоги или вины по отношению к ребенку, и тогда мы реального ребенка не видим. Когда мы разговариваем про ребенка — с подругами, мужьями, бабушками, дедушками, учителями или какими-то другими людьми, — у нас создается более объемный образ. Вера состоит в том, чтобы мы видели объем. Если в какой-то момент ребенок не справляется (не с тем дружит или не то делает), мы помним, что у него есть любопытство, ум, отвага — какие-то другие качества, которые помогут преодолеть ему эти сложности. Когда есть несчастие, тревожный родитель видит только его, а не весь объем ресурсов ребенка. Но ведь дети нуждаются в отражении в том числе. А когда мы в своей тревоге отражаем только «Петя, ты опять?!», Петя думает: «И правда, что я за человек такой странный, все у меня плохо». И мы не отражаем ему того, что он творческий человек: «Возможно, ты ищешь себя» или «У тебя сейчас такое время, когда тебе хочется попробовать и то, и другое, попасть в то место, где ты был бы собой». Но это же так тревожно, по этом у мы скорее обозначаем это как «Все плохо. Надо скорее что-то делать!» — и начинаем вмешиваться, мешая Пете пройти нормальный путь собственной внутренней эволюции, вырасти. Вместо этого он вынужден тратить кучу своих сил на борьбу с нами, говоря: «Мама, не лезь!», «Папа, не трогай, дай я попробую сам!»
Тревога
Наша задача — как-то обходиться со своей родительской тревогой, аккуратно спрашивать у ребенка: «Ну как ты?» И ждать хороших новостей. А ребенок нам говорит: «Мама, я в депрессии. Я не знаю, я себя не нашел». И тут самое сложное — не бросаться ребенка спасать. Депрессия, особенно у 20-летних, — естественный момент, он пробует себя и в том, и в этом, где-то у него не получается, и происходят неудачи. Быть взрослым родителем — это выдерживать очень много чувств по поводу детей, проектов и того, как все идет. Если мы не выдерживаем тревогу, мы хотим быстренько слепить из этого что-то благополучное. Когда это касается стартапов и проектов, мы иногда принимаем неправильные решения, чтобы побыстрее все получилось. Ищем «волшебное» решение. К нам приходит «полумошенник-полупартнер» и обещает золотые горы, и мы ему верим, потому что не хотим испытывать тревогу, а в результате все рушится. Так и с ребенком: хочется, чтобы он быстрее «встал на ноги», поступил в хороший вуз, нашел достойную работу и завел семью. Хочется, чтобы все было по накатанной, потому что тогда мы можем не испытывать тревогу и сказать: «Отлично, я все сделал замечательно». Но это не про них, это про нас.