Верной дорогой. Куда?
60 лет назад XXI внеочередной съезд КПСС провозгласил, что социализм в стране уже построен и пора приступать к созданию «материально-технической базы коммунизма». Уже в 1961 году этот курс оформится в директивное положение о достижении цели к 1980 году (в тексте новой программы КПСС) и породит знаменитое обещание Никиты Хрущева: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Озвученный лозунг вызывает сегодня комические ассоциации, а зря: как показывает практика, он оказался далеко не самым несбыточным из тех, которыми нас потчевали и потчуют отечественные руководители. «Огонек» исследовал, почему наши «образы будущего» всегда либо туманны, либо обманчивы.
Начну с семейного предания: моя бабушка была истинной коммунисткой и всегда свято верила словам руководителей партии. Но когда Хрущев изрек свое знаменитое: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»,— она попала в тупик и серьезно задумалась, о каком конкретно поколении идет речь: о ее поколении, о поколении ее дочери, моей мамы, или вообще обо мне — ее внуке? Ответа, по сути, так и не получила: конкретики не предполагалось.
Вообще про коммунизм основоположниками марксизма было написано довольно мало: это была почти terra incognita, свободная для трактовок. И этих трактовок за прошедшие годы накопилось удивительно много — от романтических грез (как в книге Стругацких «Понедельник начинается в субботу») до кровавых тоталитарных экспериментов с многочисленными жертвами.
А вопрос так и повис в воздухе: что все-таки можно считать коммунизмом? По каким признакам определить, что он уже настал?
Вот экономическая характеристика из первоисточника, программы КПСС: коммунизм — это когда блага «польются полным потоком и осуществится великий принцип: от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Если брать ее за основу и ориентироваться на образ общества, в котором можно ничего не делать и при этом нормально жить, придется признать, что коммунизм, возможно, уже наступил — просто он вышел не таким, каким его видели 60 лет назад, и реализовался не там, где его ждали.
Возьмем, к примеру, такое бурно обсуждаемое новшество экономической политики как «универсальный базовый доход» (УБД). Это уже не пресловутый «велфер», распространенный в западных государствах (он достается не всем, а только нуждающимся), а периодическая выплата денежных средств каждому члену общества вне зависимости от его личных обстоятельств и трудовых усилий. УБД уже вышел из области экспериментов и сегодня представляет собой близкую реальность «за углом». И даже отрицательный результат недавнего референдума в Швейцарии о введении УБД, убежден, не конец, а лишь начало долгой и интересной истории. Хорошо ли жить в обществе, где работать и зарабатывать не нужно — это как посмотреть. 60 лет назад, наверное, сказали бы, что это и есть тот самый рай, то есть коммунизм.
Верил ли сам Никита Сергеевич, верили ли советские руководители в коммунизм, когда его обещали народу? Конечно, в любых заявлениях с высоких трибун есть доля политического маневра, но я полагаю, что верили. Политики — вопреки обывательскому мнению — часто верят собственным словам, держатся за них.
Лозунг перехода к строительству коммунизма был выдвинут ровно тогда, когда советский человек, немало настрадавшийся за тяжелые военные и послевоенные годы, захотел хоть немного «нормально пожить». При Хрущеве страна перестала воевать со всем миром, перестала уничтожать собственный народ, даже решила о нем наконец немножко позаботиться. Ну как не поверить, что такая нормализация и есть наилучший рецепт успеха? В конце концов у Дэн Сяопина немного позже очень хорошо получилось все «нормализовать» и добиться прогресса. Интуиция в отношении верного направления движения бывает гораздо продуктивнее «научного предвидения».
Так что с интуицией — надо заняться своим народом — у Хрущева и его команды было все в порядке. А вот «предвидение» подвело, преобразовать интуицию в продуктивную стратегию роста не получилось.
И тот случай 60-летней давности — совсем не исключение в истории нашей страны. Как показывает практика, почти все долгосрочные планы в России либо не реализуются вовсе, либо осуществляются совсем не так. Тем не менее это не снижает азарта «прожектеров». Среди моих коллег и студентов немало тех, кто считает: если построить правильный прогноз и исполнять намеченное, все выйдет в точности, как предсказано. Прогнозные расчеты могут быть разной степени аккуратности и сложности, но они всегда исходят из довольно упрощенного представления о действительности. Допустим, они могут опираться на веру в циклические закономерности и повторяемость явлений: мол, если так было с другими странами, то мы непременно пойдем тем же путем, причем со схожими числовыми параметрами.
Многие читатели «Огонька» знают, что у нас в стране действует федеральный закон о стратегическом планировании — замечательный документ, греющий душу тем, кто верит затейливым прогнозам и готов действовать на их основании в расчете на долгую перспективу. В согласии с этим законом федеральными министерствами, корпорациями, региональными и муниципальными властями ежегодно составляются тысячи больших и малых стратегий, которые очень слабо друг с другом сочетаются и почти наверняка не скажутся на жизни страны.
А ведь история построения коммунизма могла бы быть для нас поучительна: если в полностью огосударствленной плановой экономике не получалось достичь заявленных целей, то насколько сложнее управлять реальностью с помощью стратегий сегодня, в условиях, когда российская экономика движется не командами, а неясными стимулами, причем слабо предсказуемая мировая цена на нефть является для нее едва ли не самым чувствительным параметром?
Сказанное вовсе не означает, что думать о завтрашнем дне бесполезно, а мыслить стратегически не нужно. Наоборот, размышления и мечтания о будущем и подготовка к нему чрезвычайно полезны; более того, конкуренцию всегда выигрывает тот, у кого перспективный взгляд «длиннее». Но чтобы стратегическое планирование не превращалось в пустые мечтания, необходимо, во-первых, адекватно оценивать настоящее и возможности по его преобразованию, а во-вторых, критически относиться ко всему, в том числе к собственному прогнозу, что гораздо труднее, чем строить красивые планы на будущее. К сожалению, об этом часто забывают те, кто пишет стратегии и основывает на них свою политику. Ожидается, что реальный мир подстроится под чьи-то искаженные представления о нем: делаются попытки, не считаясь с издержками, выжимать высокий результат там, где он в принципе не может быть получен; не анализируются собственные ошибки и негативные последствия ранее предпринятых действий; наконец, подкрашиваются цифры, если не удается достичь желаемого иным образом… Все это не про ситуацию 60-летней давности — это про нас с вами.
Невольно задумаешься, что строительство коммунизма в отдельно взятой стране — это какой-то рок для России.
Олег Буклемишев, директор Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ
Ощущение съезда
О начале строительства коммунизма объявили в 1959-м, а директивно велено было до него дойти пару лет спустя — в 1961-м, на ХХII съезде КПСС. Сомнения в светлом будущем партией не предусматривались
Странное ощущение — помнить то, чего большинство (уже, черт возьми, большинство!) не видело. В советское время таких называли старожилами, и их функциональной обязанностью было как раз ничего не помнить: «старожилы не припомнят такой снежной зимы… такого грибного лета… такой ранней весны… такой дождливой осени». Почему-то они специализировались исключительно на природных явлениях. Ни разу не бывало (по крайней мере, на моей советской памяти), чтобы старожилы не помнили столь высоких цен, такого всеобъемлющего товарного дефицита или таких длинных очередей. Старожилов ни в коем случае не следует путать с ветеранами — те как раз помнили все досконально и про Ильича, и про Буденного. И охотно делились с нами, малышней, воспоминаниями в актовом зале. Думаю, именно благодаря повышенной социальной ответственности людей старшего поколения мы так успешно шли от победы к победе в 60-е и 70-е годы.
Короче, послушайте ребята, что вам расскажет дед: земля у нас богата, порядка только нет… Например, знаете ли вы, что такое МТБК? Вот то-то же. Тогда слушайте.
О времени (и о себе)
ХХI внеочередной (январь-февраль 1959) и XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) я помню неточно: значит, память моя однобока. Зато хорошо помню Москву в апреле 1961 года, когда объявили о полете Гагарина. Козицкий переулок между улицей Горького и Пушкинской (для нас он считался границей между Бахрушенкой и соседним вражеским двором Горчаковкой — где тянулась длинная анфилада подворотен до самого Страстного бульвара или площади Пушкина; там как раз завершалось строительство кинотеатра «Россия») был полностью заполнен народом. Буквально битком, как метро в час пик. Нас, первоклашек 170-й школы, отпустили с занятий; это было настоящее, беспримесное всенародное счастье. Люди почему-то двигались не к улице ГорькоДмитрий Орешкин, политолог го, а наоборот, к Пушкинской. У всех были маленькие красные флажки на белых деревянных палочках; какая-то женщина отдала мне свой. На одной стороне был золотом напечатан Кремль со звездой, серпом-молотом и расходящимися во все стороны лучами, а на другой изнанка с пропитавшейся сквозь ткань и слегка расплывшейся краской. Толпа в переулке была пугающе одинаковой — все в какой-то темно-серой производственной униформе — то ли халаты, то ли рабочие куртки с накладными карманами. Как сейчас понимаю, их тоже отпустили с работы и перебросили в центр. Никогда прежде (хотя тогда еще не был старожилом) не видал такого огромного скопления людей… И почти физическое чувство восторга.
А съезд был осенью, когда я уже был во 2-м классе. Нас учили писать перьевыми ручками, в партах были специальные дырочки для чернильниц. И розовые промокашки! Шариковыми ручками (они только-только появились у везунчиков, чьи родители имели контакт с заграницей) пользоваться запрещалось. Считалось, что портят почерк. А может, из соображений социальной справедливости. Мы с мамой, папой, сестрой и бабушкой жили впятером в 20-метровой комнате в коммуналке и были счастливы — потому что это было нормально. Как у всех. Правда, в параллельном классе учился Никита Аджубей, Андрей Стерлин (внук Луначарского) и младший сын тогдашнего министра образования Елютина — в школе его звали Елой. У них были отдельные квартиры в домах вокруг Советской площади, где Юрий Долгорукий. Но это был отдельный слой и другой мир, отделенный от нас, бахрушенских, невидимой перегородкой. Она, впрочем, ничуть не тяготила и тоже воспринималась как норма жизни …