«Критерии надо менять. Пока только непонятно как»
Фундаментальная наука в России скорее жива, чем мертва, считает глава Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) академик Владислав Панченко. Ответственный за распределение грантов рассказал «Огоньку», какая наука нужна государству, на что ученые тратят бюджетные деньги и почему оборонка снова выходит на первый план
Владислав Яковлевич, ваш фонд уже много лет выдает гранты на фундаментальные исследования, что в немалой степени определяет, какие направления будут активно развиваться в ближайшее время. Что можно сказать о 2018 годе?
— Год только начался, поэтому сложно сказать, какие области фундаментальной науки получат развитие. Это покажут результаты конкурсного отбора. Хотя уже ясно, что наибольший интерес вызывают междисциплинарные исследования — большие проекты, в которых участвуют ученые разных специальностей. В основном темы их исследований сосредоточены вокруг семи направлений Стратегии научно-технологического развития, которую год назад утвердил президент РФ Владимир Путин. Среди этих направлений — цифровые технологии, новые перспективные материалы, искусственный интеллект, ресурсосберегающая энергетика и так далее. Сейчас совет фонда детально обсуждает, какие фундаментальные работы помогут эти направления реализовать.
— А какие работы вам запомнились в прошлом году?
— Я бы отметил исследования, связанные с физикой нейтрино и гравитационными волнами. Были очень интересные работы в области молекулярной биологии и генетики. Отмечу исследования по реконструктивной и регенеративной медицине, проекты по диагностике мозга, серию исследований с партнерами за рубежом по изучению ВИЧ на молекулярном уровне.
— Значит, больше всего грантов получили физики и биологи. А как вообще из года в год меняется «мода» на фундаментальные исследования?
— Каждый год мы получаем от 18 до 22 тысяч заявок, и, конечно, всякий раз они значительно отличаются. В целом же в последнее время доминировали заявки по направлениям фундаментальной инженерии и биомедицинские дисциплины. Более того, в прошлом году появилось два новых самостоятельных направления. Первое — фундаментальная медицина, которая выделилась из медико-биологического направления. Второе — впервые появился конкурс по фундаментальным проблемам сельскохозяйственных наук.
— И много было заявок по этим темам?
— Достаточно, хотя бывали и более популярные конкурсы. Например, огромный интерес вызвал конкурс, связанный с проблемой биоразнообразия. Мы получили 650 заявок, хотя обычная «норма» — 100–150.
Впрочем, в 2018-м у нас многое изменится. Совет фонда подготовил целую серию новых конкурсов для фундаментальных исследований, для реализации проектов mega science (международные проекты, связанные с работой крупнейших научных установок, таких как адронный коллайдер.— «О»). Еще была принципиально расширена линейка конкурсов молодых ученых — они реально очень популярны. Например, на конкурс «Мой первый грант» мы получаем около 6 тысяч заявок в год. Такое расширение грантовых возможностей стало возможно благодаря тому, что бюджет фонда с этого года вырос почти в два раза.
— И сколько может получить молодежь по этому гранту?
— Это небольшая сумма: 500 тысяч рублей на год, но зато ее может получить один человек. В то время как большие, «взрослые», гранты обычно делятся на 5–6 ученых. Средняя сумма таких «взрослых» грантов до этого года была 700 тысяч рублей, теперь будет — миллион. Это самый популярный формат, который составляет примерно 40–45 процентов нашего бюджета.
— Простите за вопрос, но если взять, скажем, Институт проблем лазерных и информационных технологий, где вы много лет были директором, что там можно сделать на миллион рублей в год?
— Зачастую эти деньги становятся очень важным стартом.
— Что же становится таким стартом? Вы анализируете, на что чаще всего тратятся гранты?
— Конечно. По отчетам, 40–50 процентов грантодержателей тратят деньги на заработную плату. Это не удивительно, потому что в системе РАН и во многих университетах оклады до сих пор невысокие, и это зачастую становится второй заработной платой.
Во-вторых, многие покупают на эти деньги расходные материалы для работы. Это очень важно, потому что порой процесс получения тех же реактивов у нас забюрократизирован до того, что из-за невозможности купить какую-то мелочь останавливается эксперимент. Большой плюс наших грантов в том, что эти деньги выдаются очень оперативно, их можно за несколько дней перечислить на карточку руководителя проекта с условием, что он отчитается за них по всем законодательным правилам РФ. Еще одно преимущество — эти деньги не облагаются налогом.
Но помимо таких небольших грантов у нас есть более солидные, по которым можно получить и 3 млн, и 6 млн рублей. На них, конечно, можно сделать больше.
— Это сравнимо с грантами, которые ученые получают на Западе?
— Да, на Западе средний грант — это порядка 100 тысяч долларов, то есть около 6 млн рублей. На что можно потратить эти деньги у нас? Иногда ученые тратят на то, чтобы с помощью небольших экспериментов проверить свои идеи, которые лежат в основе новых перспективных направлений. Или на то, чтобы провести модельный эксперимент в своей лаборатории, а затем предложить его для выполнения на установках класса mega-science. Для российских ученых участие в таких исследованиях очень важно и престижно.