Беззащитная твердыня
Свое 650-летие Симонов монастырь встречает если не в запустении, то в забвении
Удивительно: так много говорят сейчас о патриотическом воспитании, о создании военных мемориалов, а вот же подлинный мемориал, уникальная древнерусская фортификация — и в таком состоянии. Как будто и не нужна никому… Мы идем с реставратором Ольгой Галаничевой, главным архитектором 13-й мастерской «Моспроекта-2», по столичному Симонову монастырю. Восточная улица, окрестности метро «Автозаводская». Когда-то это была дальняя московская окраина, а теперь почти центр. В двух шагах — ревущее Третье кольцо, суетная и шумная городская жизнь. А здесь — словно выпадаешь из времени и пространства. Тишина, безлюдье, чистый снег.
Если бы Симонов монастырь не взорвали в 1930 году, то он потягался бы за первенство в столице и с Донским, и с Новодевичьим. Не только давней, с XIV столетия, историей, в которой фигурируют и Сергий Радонежский, и Дмитрий Донской, и Кирилл Белозерский, и первый российский патриарх Иов, и цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, и Карамзин, и Веневитинов, и Аксаков. Всего не перескажешь… Здесь был величественный, преисполненный мощи и силы архитектурный ансамбль с древним пятиглавым собором, пятью крепостными башнями, высоченной колокольней по проекту Константина Тона. Одних храмов в монастыре было шесть.
После катастрофы 1930-го остался один — трапезный — храм Тихвинской Божией матери. Уцелели три башни, в том числе и самая знаменитая — «Дуло», несколько служебных построек. На месте собора и колокольни — конструктивистский ДК ЗИЛ, отгородивший остатки монастыря от улицы. Не многие заглядывают сюда. А заглянув, удивляются, примерно как мы с Ольгой Галаничевой.
Сакральный взрыв
От многих других московских святынь, уничтоженных в 1920–1930-е годы не терпевшей идеологической конкуренции коммунистической властью, Симонов монастырь отличает какой-то нарочито сакральный характер этой жертвы.
В феврале 1930 года «Огонек» посвятил разрушению монастыря радостную публикацию и даже вынес тему на обложку. Шапка «Вместо крепости церковного мракобесия — рабочий дворец культуры» — характерна для тех лет, типичное замещение старых символов новыми. В публикации «Огонька» подчеркивалось, что собор и крепостные стены сознательно взрывали в шестую годовщину смерти Ленина, в ночь на 21 января 1930 года. Эта жертва в память об усопшем вожде была — не подобрать иного слова — воспета тогда же в «Правде» основателем советского «Огонька» Михаилом Кольцовым:
«…Закладывают пироксилиновые шашки… А потом грохот… менее сильный, чем ожидалось… Еще один удар…
Нет, это замечательно! — собор раздробился на совершенно отдельные, разъединенные цельные кирпичи. Они лежат как горка сахара-рафинада…
В шестую годовщину, в ленинскую ночь, Сталин и с ним вся партия заложили новую смену пироксилиновых шашек. Под старую деревню. Между самых глубоких корней ее старого уродливого уклада — для того, чтобы на его месте создать новый обобществленный, социалистический.
И пятнадцатый съезд уже за поворотом, мы идем открытым морем дальше, на встречные огни шестнадцатого. Новые взрывы, и с ними взлетает, отрывается от земли целый класс, доселе живучий и крепкий, как стены этого монастыря».
После взрыва 8 тысяч рабочих на субботнике разбирали монастырские руины и укладывали в штабели добытый кирпич. Увенчал дело торжественный митинг.
Новые времена
Торжество разрушения 1930-го продолжалось десятилетиями. Уцелевшие прясла крепостной стены обваливались, реставрация, начинавшаяся в монастыре в 1960-е и 1980-е годы, дважды обрывалась из-за безденежья. 45-метровая башня «Дуло» треснула по всей высоте и была схвачена стальными скрепами, чтобы не рухнула вовсе. Монастырские здания занимал промышленный комбинат общества «Рыболов-спортсмен» — здесь делали крючки и прочие рыболовные снасти. Сводчатые палаты XVI–XVII веков были превращены в цеха, заставленные оборудованием. В стенах и сводах пробивали отверстия для промышленных нужд. Территория обратилась в помойку…
Шестьдесят лет спустя возрождение монастыря началось, как ни странно, с того же — с разгребания завалов.
В 1991 году остатки Симонова монастыря возвратили верующим, и они начали избавляться от советского «наследия». Благоустраивали территорию, собирали обломки надгробий уничтоженного монастырского кладбища. Расчищали подвалы храма от хлама, мусора и земляной засыпки в несколько метров. В храме не было ни кровель, ни окон, по весне по древним стенам ручьями текла талая вода, на крыше росли деревья… Знаменитый, отмеченный в фундаментальных трудах по истории русского искусства голландский щипец (фронтон трапезной) держался на честном слове, только за счет собственного веса, никак не был укреплен. Сегодня во все это уже трудно поверить, так много восстановлено трудами прихожан.