Новая Третьяковка: в сторону свободы. О новой выставке «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии»
Одна из самых важных и сложносочиненных выставок года открылась на прошлой неделе в Новой Третьяковке на Крымском валу. В ее создании, кроме ГТГ, приняли участие как российские музеи, так и Государственные художественные собрания Дрездена. Это первое за многие годы обращение в России к теме романтизма, осуществленное в форме диалога не только между художниками прошлого, но и с современными мастерами. О своих впечатлениях рассказывает главный редактор проекта «Сноб» Сергей Николаевич.
В первой четверти ХIХ века путь всех русских, отправляющихся в Италию, проходил через Дрезден. Здесь они меняли лошадей, переодевались в летние сюртуки и настраивались на легкомысленный, праздный, туристический лад. «Прощай, немытая Россия...» А тут стекла сверкают, тротуары подметены, воздух звенит от извечного немецкого обмена любезностями: bitte schon, danke schon... «Германия — страна свободы», — запальчиво утверждала Марина Цветаева в 1919 году. Германия для русских всегда была чем-то вроде парадного вестибюля в Европу. Здесь полагалось сбросить не только зимние шубы, но и бремя имперского сознания, почувствовать себя частными лицами, гражданами мира. Если даже русские цари каждый раз при пересечении границы спешили переодеться из своих офицерских мундиров в обычное партикулярное платье, то что же говорить об их подданных, которые спали и видели, как будут фланировать по улицам европейских столиц, взбираться на альпийские кручи, любоваться на закаты и рассветы над Средиземным морем.
Мечты о свободе на самом деле начинались для русского человека с оформления соответствующих бумаг с печатью и подписью, говоря нынешним языком — с «въездной визы». В ней было отказано Пушкину. Ее так и не получил Лермонтов. «Отъезжающих за море не иначе отпускать, как токмо с паспортом от Коллегии Иностранных дел». Это еще Петр Первый постановил. И собственно, не так чтобы радикально что-то с тех пор изменилось.
Но выставка в Государственной Третьяковской галерее «Мечты о свободе», конечно, не о скучной бюрократической прозе, задушившей не одну мечту, — она о великой эпохе романтизма в Германии и России. «Так он писал темно и вяло / (Что романтизмом мы зовем, / Хоть романтизма тут нимало / не вижу я; да что нам в том)». Но выясняется, что нет, интерес есть, и очень даже живой, неподдельный. И странные сближения прослеживаются, и неожиданные рифмы, о которых и думать не думали, сами собой напрашиваются. И выясняется, что когда-то была одна Европа, разоренная наполеоновскими войнами и поделенная Венским конгрессом. Одно на всех звездное небо и моральный закон, открытый Кантом. Одно море, которое по-прежнему волнуется и бушует на полотнах Айвазовского. Один «зимний путь», как в музыкальном цикле песен Шуберта. И даже одна «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, по-прежнему хранящаяся в Дрезденской картинной галерее, — главная и любимая икона всех романтиков, размноженная в бесчисленных копиях, литографиях, гравюрах для украшения писательских кабинетов, модных салонов и парадных интерьеров. На выставке представлена живописная копия русского художника Алексея Маркова, в свое время приобретенная для музея Российской академии художеств в Петербурге.