Не пора ли подумать о протекционизме?
Протекционизма как системы защиты внутреннего рынка от импорта ради выращивания собственных производителей в России пока нет. А в Китае, Америке, Турции и других странах, с которыми мы конкурируем, — есть. Но в России уже сложилась довольно большая экономика, которая готова к принятию многочисленных точечных протекционистских решений.
«Неолиберализм закончился», — констатирует Bloomberg. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, в прошлом году торговля товарами в странах «большой двадцатки» в стоимостном выражении сократилась. Обратная сторона этого процесса — резкий рост разного рода протекционистских мер, и не только в странах G20, но и по всему миру (см. график). Экономисты Давосского форума переживают, что все больше стран развивают собственную промышленную политику и собственное производство.
При этом российская ставка на импортозамещение и технологический суверенитет, несмотря на все уже принятые меры, практически не опирается на протекционизм. Мы готовы поддерживать своих производителей — но не защищать их на нашем внутреннем рынке. Более того, протекционизм как настоящая, серьезная защита внутреннего рынка от импорта с целью вырастить внутренние компании не декларируется на государственном уровне.
В специализированной экономической литературе под протекционизмом понимается в принципе любая поддержка внутреннего производства: так, в среде экономистов считается, что после курса на полное открытие рынка «идеологической реабилитацией» протекционизма в России стала Доктрина продовольственной безопасности, принятая в 2010 году, хотя эта доктрина была направленна именно на продовольственную безопасность и предусматривала лишь устойчивое развитие отечественного производства продовольствия и сырья, достаточное для обеспечения продовольственной независимости страны; ни о каком импортозамещении и тем более о защите внутреннего рынка речи тогда не шло.
Заместитель директора Института анализа предприятий и рынков НИУ ВШЭ, руководитель департамента прикладной экономики НИУ ВШЭ Светлана Авдашева приводит в пример политику поддержки сборочных автомобильных производств в России с начала века — с введением запретительных пошлин на импорт подержанных автомобилей. Серьезным протекционистским шагом, по ее словам, также стало продовольственное эмбарго 2014 года. Напомним, речь о запрете с 2014 года ввоза в Россию «отдельных видов сельскохозяйственной продукции, сырья и продовольствия» из стран, которые ввели против нас санкции.
Следующей важной вехой отечественного протекционизма считается приня-тие в 2014 году Закона о промышленной политике (488-ФЗ) и ставшего его продолжением постановления правительства № 719 (июль 2015 года) «О подтверждении производства промышленной продукции на территории Российской Федерации». Тогда же начинает меняться система госзакупок, разворачиваясь в сторону отечественных производителей: осенью 2016 года выходит постановление правительства № 925 о приоритете товаров российского происхождения в госзакупках, а в некоторых критических областях вроде программного обеспечения устанавливается прямой запрет на закупки иностранного ПО для государственных и муниципальных нужд. Условия госзакупок были еще несколько раз «подкручены» в пользу отечественных производителей в ряде отраслей, однако ни это, ни сам Закон о промышленной политике так и не стали панацеей (подробнее об этом ниже).
Основными направлениями протекционизма в России являются самообеспечение и международная конкурентоспособность, констатирует в своей диссертации «Механизмы реализации инструментов протекционизма в государственной экономической политике» (2023 год) доцент Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения Татьяна Колесникова. А что касается протекционистских мер, то они носят преимущественно характер бюджетного финансирования в форме субсидий и налоговых льгот.
Но истинный протекционизм — это все же другое.
Не воспитываем своих
Протекционизм — это целенаправленная защита внутреннего рынка от импортных товаров (запретами или пошлинами) с целью дать вырасти и окрепнуть внутренним производителям. Смысл политики протекционизма сформулировал немецкий экономист XIX века Фридрих Лист, который также разработал теорию «воспитательного протекционизма». Она как раз предполагает взращивание «юных отраслей промышленности» под защитой покровительственных таможенных тарифов до обретения ими конкурентоспособности на внутреннем и внешнем рынках: «Таможенная система как средство, способствующее экономическому развитию нации при помощи регулирования иностранной торговли, должна постоянно иметь в виду принцип промышленного воспитания нации». Лист делает оговорку: ограничения не должны касаться закупки оборудования и технологий. Издержки от протекционизма, которые будет нести население, в будущем с лихвой компенсируются экономическим ростом. Когда внутренние производители окрепнут настолько, что смогут вступать в открытую конкуренцию с иностранными, пошлины можно отменять.
Египетский экономист XX века Самир Амин констатировал очевидный результат отсутствия протекционистских мер, который мы ощутили на себе: страны периферии мировой экономики, в числе которых Россия была в 1990–2000-х годах, специализируются на нескольких экспортно ориентированных, трудоемких производствах с низкой добавленной стоимостью (добыча полезных ископаемых, сельское хозяйство, обрабатывающие производства низкой степени передела). А вот отрасли с высокой добавленной стоимостью располагаются преимущественно в странах центра. Перераспределение прибавочной стоимости периферии в пользу центра происходит через занижение уровня оплаты труда на периферии, контроль над ценами со стороны стран центра и закрепление за ними наукоемких технологий через систему патентов. Единственный выход, считал Амин, в том, чтобы экономическая политика государства была направлена на удовлетворение потребностей внутреннего развития, а не на повышение международной конкурентоспособности.
В статье «Политика протекционизма в России: новые тенденции в контексте проблемы импорта институтов» (№ 2 журнала «Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз» за 2022 год) научный руководитель Института экономики (ИЭ) РАН Руслан Гринберг и старший научный сотрудник Центра исследований международной макроэкономики и внешнеэкономических связей ИЭ РАН Олег Комолов делают вывод, что механическое заимствование институтов протекционизма в России в 1990-е годы, не сопровождавшееся постановкой государством стратегических планов развития российской экономики, привело к формированию «мутантной» экономической модели. С одной стороны, полный отказ от политики государственной монополии на внешнюю торговлю способствовал наводнению отечественного рынка импортными товарами и, как следствие, массовому разорению отечественных предприятий обрабатывающей промышленности. С другой — целью фрагментарного применения инструментов протекционистской политики была не столько поддержка национального производителя, сколько благоволение монопольному капиталу в ряде отраслей отечественной экономики. В итоге российский протекционизм не позволяет преодолеть нашу зависимость от внешнего мира, что создает барьеры для развития национального производства и реализации программы импортозамещения. Более того, авторы делают вывод, что целью государственной политики должно стать расширение потребительского спроса и перенаправление товарных потоков с внешнего рынка на внутренний — в условиях обострения глобального противостояния национальных экономик такая стратегия становится залогом успешной концентрации ресурсов на развитии приоритетных отраслей отечественной экономики, составляющих основу современного, шестого, технологического уклада. Этот вывод полностью противоречит устоявшейся в России парадигме, где сильный внутренний спрос считается проблемой, так как якобы внутренние производства не могут его удовлетворить, а поддержка внутреннего производителя сконцентрирована на поддержке несырьевого экспорта.
Покупай американское, корейское, китайское…
Опыт развитых промышленных держав убедительно показывает: развитой внутренней промышленности без протекционизма не бывает. Пожалуй, самый очевидный пример — США, где с 1933 года по сей день существует законодательно закрепленный принцип «Покупай американское». Причем если в 1933 году речь шла о товарах «практически полностью изготовленных в США», то позже это понятие уточнялось, а «доля локализации» росла: в 1954 году было установлено, что американского в товаре должно быть не менее 50%, в 2019 году Трамп дал поручение увеличить содержание в товарах американского компонента с 55 до 75%, а для изделий из стали — до 95%. Американское законодательство использует несколько способов защиты национального товара и производителя: 1) повышающие коэффициенты для стоимости иностранных товаров; 2) запрет на закупку иностранных товаров без исключительных обстоятельств; 3) требования для признания товара американским (первый принцип действует и в российской системе госзакупок, а вот отсутствие у нас второго и главного третьего принципа делает нашу систему защиты отечественных производителей дырявой, как мы увидим далее). «Важным компонентом политики протекционизма является доктринальная установка на то, что закупать товары иностранного производства и нанимать иностранцев — это происшествие, отклонение от нормы и его надо объяснить, а информацию о чрезвычайном событии раскрыть на сайте ведомства, совершившего закупку, и в обобщенном виде передать в Конгресс США», — пишут авторы книги «Покупай американское!» (Техносфера, 2020).
Доцент кафедры экономической теории РЭУ им. Г. В. Плеханова Екатерина Новикова предлагает обратить внимание на опыт Южной Кореи, которая после окончания Корейской войны в 1953 году была одной из самых бедных стран в мире. ВВП Южной Кореи на конец 1988 года составлял 197 млрд долларов, а через 30 лет, в 2017-м, уже равнялся 1,5 трлн долларов — увеличение в восемь раз. Сегодня Южная Корея занимает первые строчки международных инновационных рейтингов (по итогам рейтинга Global Innovative Ranking 2022 Южная Корея заняла шестое место), при этом многие корейские компании лидируют по рыночной капитализации, регистрируя большое количество патентов наравне с американскими, а частные инвестиции в Южной Корее к 2022 году составили порядка 80% всех инвестиций в исследования и разработки, что является значительной величиной по сравнению с такими экономиками, как Германия и США, где этот показатель остается на уровне 70%.
Первой же ступенью к развитию производства в Южной Корее было ограничение поставок импортных товаров на внутренний рынок за счет очень высоких таможенных пошлин (например, пошлины на автомобили в этой стране до сих пор очень высокие), напоминает Екатерина Новикова, а также государственная поддержка за счет госзакупок. Постепенно правительство Южной Кореи обеспечило переход от стадии высокой зависимости от импортных технологий и строительства заводов иностранными компаниями к развитию производства внутри страны за счет исключительно государственных финансовых ресурсов и регулярных инвестиций в научный задел. Потом появились большие промышленные группы (чеболи), и такие корпорации, как LG, Lotte и Samsung, смогли со временем сконцентрировать свое производство на высокотехнологичных автомобилестроении, кораблестроении и электронике.