Как переживал начало Второй мировой войны ювелирный дом Cartier
В издательстве ОДРИ выходит книга «Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши». Ее автор — прапраправнучка основателя империи Франческа Картье Брикелл — рассказывает о том, как небольшой парижский магазин превратился в один из самых известных ювелирных домов в мире. «Сноб» публикует отрывок
Фальшивая война
Известие об объявлении войны черным туманом накрыло Европу. Во Франции всеобщая мобилизация 1 сентября собрала всех годных к службе французов в возрасте от 18 до 35 лет. Cartier был не одинок среди парижских ювелиров, переживших шквал заказов на обручальные кольца: мужчины хотели сделать предложение своим подругам, прежде чем отправиться в казармы. «Драгоценные камни и ювелиры нужны миру, который верит в любовь», — сказал однажды Луи. Несмотря ни на что, сегодня вера в любовь способствовала росту продаж. «Это может стоить больше, но люди, несмотря на новые теории, продолжают думать, что любовь дороже всего».
Те, кто остался в Париже, столкнулись с ограничениями военного времени. Для защиты населения от бомб было введено затемнение, назначен комендантский час — с девяти вечера до пяти утра. Сирены звучали повсеместно. Архитектурные памятники города были защищены мешками с песком. Опасаясь бомбежек, рабочие разобрали витражи Сен-Шапель и упаковали основные произведения искусства Лувра. Шедевры, в том числе — трехтонная крылатая статуя Ники Самофракийской и великая «Мона Лиза» Леонардо да Винчи — перевезли в замки долины Луары колоннами грузовиков с выключенными фарами.
Но после первоначального всплеска активности все затихло: ни бомбежек, ни вторжений немцев. Поэтому первые несколько месяцев войны назвали drôle de guerre — фальшивая война. «Это не похоже на настоящую войну, — писала в своем дневнике интеллектуалка Симона де Бовуар из Парижа. — Мы ждем, но чего? Ужаса первой битвы? На данный момент это похоже на фарс — люди торжественно надели противогазы, окна кафе затемнены».
Когда была объявлена война, кинотеатры, рестораны и бары закрыли свои двери для публики. Однако в течение следующих нескольких недель и месяцев парижане начали расслабляться. Столица вернулась в состояние, близкое к довоенному. «Мы забыли о предупреждениях о воздушных налетах… мы почти никогда не выходим из дома с противогазом. Это вышло из моды».
1939 год подходил к концу, а признаков войны все еще не было. Проживавший на северо-востоке Франции философ и писатель Жан-Поль Сартр суммировал чувства многих, когда писал в ноябре: «Война никогда не была более неуловимой, чем в последние дни. Я остро ощущаю ее отсутствие, потому что если войны нет, то какого черта я здесь делаю?»
Cartier Paris оставался открытым, хотя и с меньшим количеством товара и сокращенным персоналом. Из тех, кто был освобожден от службы в армии, самыми важными в Париже оставались Луи Коллен и Поль Муффа. Оба проработали в фирме не один десяток лет и хорошо знали опасности войны, доблестно сражаясь в 1914–1918 годах. Они были верными людьми, их можно было оставить за главных. «Наши драгоценные предприятия, — писал Дево в 1940 году, — хорошо оснащены в человеческом плане, чтобы пережить трудный период». Не всем ювелирам так повезло. «В Van Cleef мобилизован почти весь персонал», — отмечали те, кто остался в Cartier Paris.
Услышав о начале войны, Луи Картье принял решение обосноваться в Сан-Себастьяне, ему нравилось бывать на море: «воздух баскского побережья ему подходит». Были также амбициозные планы восстановления испанской виллы, поврежденной во время гражданской войны. Никто не понимал, почему он пошел на такие расходы в столь тяжелой ситуации, но Марион предположила, что, возможно, он плохо соображает. Луи «очень встревожен», сообщила она, и жалуется на бессонницу. По пути в Испанию Луи забрал свою дочь Анну-Марию из Швейцарии, где она находилась в санатории после нервного срыва, последовавшего за смертью Рене. Ей поставили диагноз «тяжелое и прогрессирующее психотическое расстройство, которое отрезает ее от реального мира». Анна-Мария нуждалась в постоянном наблюдении, поэтому не могла поехать с отцом в Сан-Себастьян; Луи перевез ее в клинику во Франции. Жаки и Клод присоединились к Луи в Испании после объявления войны, но после того, как 14-летний Клод начал учиться в местном лицее Биаррица, Жаки уехала в Будапешт, обещая скоро вернуться.