Интервью месяца / Ирина Безрукова
«Хочу чувствовать себя свободной»
Глядя на Ирину Безрукову – красивую, элегантную, улыбчивую, – кажется, что более благополучную женщину найти трудно. На ее счету более двадцати фильмов, работа в известных театрах и на телевидении. И представить невозможно, что жизнь предложила Ирине испытания, которые выдержит не каждый. Она выдержала.
О потере единственного сына и разводе со своим знаменитым мужем Ирина предпочитает молчать. Но с удовольствием рассказывает о своем родном городе, Ростове-на-Дону, и о своей любимой работе.
– Ирина, до замужества у вас была несколько необычная фамилия – Бахтура. Каково ее происхождение?
– Это украинская фамилия. У меня и папа, и мама украинцы. Родилась я в Ростове-на-Дону. Папа был талантливым музыкантом. Он играл на гобое. Ему предлагали работу в симфонических оркестрах Москвы, Нижнего Новгорода и Ростова-на-Дону. Он выбрал Ростов-на-Дону. Там мама училась в медицинском институте. Они познакомились, поженились, потом появилась я, а через год и 2 месяца моя сестра Ольга. Я с детства чувствовала свою ответственность, потому что мне постоянно говорили, что я, как старшая, должна помогать сестре, показывать ей пример. Однажды лет в пять-шесть я взбунтовалась и сказала: «В прошлом году я была уже старшей. Хватит». Мне было обидно, что ей все сходит с рук, а я за все должна отвечать.
Папа рано начал приобщать меня к музыке. В четыре года я уже знала нотную грамоту. Папа сделал мне маленький детский альбомчик, и я уже учила нотки. А когда мне было шесть лет, меня отдали в музыкальную школу. Я хотела играть на пианино, но у меня была узкая ручка, и я не могла взять аккорд. И папа решил, что мне надо играть на скрипке. Он говорил, что пианистом быть просто – нажимай на нужные клавиши и все, а вот чтобы играть на скрипке, нужен абсолютный слух. Он считал, что он у меня есть. Так ли это – не знаю. Но папа был уверен твердо. Не могу сказать, что я училась с большим удовольствием. Каждый день надо было играть по два часа, а когда на улице солнце и все гуляют во дворе, не очень-то хочется разучивать какие-то упражнения. Хочется-то совсем другого – выбежать на залитую солнцем улицу и бегать, прыгать, играть с ребятами в мяч. Но четыре года я все-таки выдержала. Папа меня хвалил: «Ирочка такая умница, такая ответственная».
– Но, кроме чувства ответственности, чем еще вам запомнилось детство?
– Каждое лето мы с сестрой отправлялись в деревню, где жила мамина мама. Бабушка была деревенская. Ходила в платочке, говорила часть слов по-русски, а часть по-украински. У нее был дом, хозяйство, огород, кролики, уточки, цыплятки, росли крыжовник, красная и черная смородина. Конечно, как городская девочка, я не могла вскопать огород, но помочь чем-то бабушке было мне по силам. К примеру, мы с ней вместе готовили очень вкусные пироги с маком, который она выращивала.
Помню бабушкину козочку по имени Звездочка. Она была невероятно красивая, чистенькая, белоснежная. У нее были два маленьких козленка. Мы с сестрой кормили их из соски. Со Звездочкой я очень дружила. Я ее пасла и доила. А она ходила за мной как послушная, верная собачка. Когда я шла на реку – там была небольшая узкая река и пруд, – брала с собой книжку, покрывало, чтобы загорать на нем, купальник и полотенце. Под деревом расстилала покрывало, купалась, читала, а козочка паслась рядом со мной. Потом мы вместе возвращались домой. От жизни в деревне я получала огромное удовольствие. Там была вольница. Но лето быстро пролетало, и мы вновь оказывались в городе. Жили мы трудно. Папа и мама очень много работали. Маме из-за нас с сестрой не удалось окончить институт. Чтобы заработать, она трудилась на нескольких работах – фельдшером, фармацевтом, операционной сестрой. Кажется, она умела все: великолепно готовила, прекрасно шила, вязала, запросто могла ремонт в квартире сделать – покрасить окна, обои поклеить… В день рождения накрывала стол, делала какие-то салаты, пекла торт. К тому же была красавицей с зелеными глазами. Папа тоже трудился в нескольких местах. Если не был занят в симфоническом оркестре, играл в театре музыкальной комедии, а ночами переписывал клавиры. У него были чернила и чернильница. А мама, когда могла, ночью дежурила в аптеке. Они вступили в жилищный кооператив, и надо было выплачивать деньги, вот они и работали не переставая. Мы с сестрой были либо в садике, либо с мамой в аптеке, либо с папой в театре. Никаких нянь не было. Можно сказать, я росла в театре, где все весело танцевали и пели. К сожалению, когда я училась в первом классе, родители расстались. У папы появилась слабость к алкоголю. А когда он выпивал, становился агрессивным. Трезвый он был одним человеком, а выпивший – другим. Мама пыталась с этим бороться, но у нее уже было мало сил, и они расстались. Папа уехал в свой родной город – Артемовск.
– Он вам с мамой помогал?
– Нерегулярно. У него не всегда была работа. В Артемовске не было такого количества театров, как в Ростове.
– А зачем же он уехал из Ростова?
– У меня нет ответа. Я не знаю. А мама заболела и заболела очень серьезно. Болела долго и тяжело. Дома я часто слышала непонятные мне слова: «опухоль доброкачественная», «злокачественная». Она больше лежала. У нее оказался рак мозга. Мама была медиком и прекрасно понимала, насколько это серьезно. Ей сделали операцию, и она смогла вернуться к работе. Но потом ей стало хуже. Сделали вторую операцию. Не помогло. Когда мне было 11 лет, мамы не стало. Это самый страшный кошмар моего детства. Вот сестра как-то легче справилась с горем, но она по психофизике совсем другая – более земная, что ли, активная, смелая, всегда крепко стояла на ногах. А я была нежным домашним ребенком – романтичная, погруженная в мир книг. Все окружающие боялись, что со мной случится что-то непоправимое. Я вообще отказывалась принимать то событие, даже в комнату, где стоял гроб, не могла входить, только твердила: «Этого не может быть…» И если раньше, как и всякий ребенок, могла расплакаться по любому пустяку, то тут меня словно заклинило – ни слезинки. Совсем. И как ни уговаривали все вокруг: «Поплачь, девочка, нужно выплакаться», я не могла. Это был шок, и длился он очень долго. Бабушка говорила: «Запеклась от горя…» А мне было невыносимо страшно жить без мамы. Она являлась для меня всем – огромным, необъятным, волшебным миром. Нас стала воспитывать бабушка, Анна Дмитриевна Ступакова. Та самая, у которой мы так прекрасно проводили лето. Когда мама слегла, она продала свой дом и живность, оставила только маленький флигель с печкой и переехала к нам. Родственники предлагали отдать нас в детский дом. Они говорили: «Ты не справишься, а там они будут накормленные, напоенные», – но бабушка наотрез отказалась. Конечно, ей не нравилось жить в городе, она же была деревенским человеком, с рождения жила на земле. И любила все это. Ей хотелось вернуться обратно, но она понимала, что нам с сестрой лучше жить в большом городе. Но летом мы по-прежнему ездили в деревню. Покупали козу. Все лето пили молоко, а его излишки продавали. Перед отъездом козу тоже продавали.
– Выходит, у вас было не очень-то богатое детство.
– Конечно. Мы с бабушкой ездили только в сидячем плацкартном вагоне. Платья я шила себе сама. Но не могу сказать, что мы жили в нищете. Самое необходимое у нас было. Родня нас очень любила, какую-то одежду дарили. Соседки по дому тоже помогали. Что-то перешивалось. У нас была скромная жизнь, но в ней существовало много радостей. В школе у нас были занятия по труду. Мальчики делали табуретки, выпиливали лобзиком, а девочки учились шить и готовить. Я научилась печь печенье, шарлотку, омлеты. И когда к нам приходили гости, на столе появлялся большой чайник, и мы пили чай с печеньем, которое я пекла сама. Подружкам у нас нравилось.